— Захмелеть? — Она рассмеялась, и смех прозвучал грубо. — Захмелеть? Я хотела бы напиться вдрызг — так, чтобы забыть про все на свете.
Она сделала еще глоток, и тепло пробежало у нее по жилам, разлилось по всему телу — она почувствовала его даже в кончиках пальцев. Какое блаженное ощущение дает этот благословенный огненный напиток! Казалось, он проник даже в ее оледеневшее сердце и тело начало возрождаться к жизни.
Перехватив ошеломленный, страдальческий взгляд Джерадда, она потрепала его по колену и постаралась изобразить на яйце капризно-дерзкую улыбку, против которой он всегда был безоружен.
— Как могу я захмелеть, па? Разве я не твоя дочка? Разве я не получила в наследство самую крепкую голову во всем графстве Клейтон?
Он вгляделся в ее усталое лицо, и она уловила на его губах даже некое подобие улыбки. Виски взбодрило и его… Она снова протянула ему бутыль.
— А сейчас можешь глотнуть еще разок, после чего я помогу тебе подняться наверх и уложу бай-бай.
Она прикусила язык. Нельзя разговаривать с отцом, как с ребенком, как с Уэйдом. Так не годится. Это неуважительно. Однако Джералд обрадовался ее словам.
— Ну да, уложу тебя бай-бай, — бодро повторила Скарлетт, — и дам выпить еще глоточек, может быть, даже целый ковшик, и убаюкаю, и ты уснешь. Тебе нужно выспаться, а Кэти-Скарлетт вернулась домой, и, значит, не о чем больше тревожиться. Пей.
Джералд послушно сделал еще глоток, и Скарлетт, взяв его под руку, помогла ему встать.
— Порк…
Порк взял тыквенную бутылку в одну руку, другой подхватил Джералда. Скарлетт подняла повыше горящую свечу, и они втроем медленно направились через темный холл к полукруглой лестнице, ведущей в комнату хозяина.
В спальне, где Сьюлин и Кэррин лежали в одной постели, разметавшись и что-то бормоча во сне, стоял удушливый смрад от единственного источника света — тряпичного фитиля в блюдце со свиным салом. Когда Скалетт отворила дверь в эту комнату с наглухо закрытыми окнами, в лицо ей пахнуло таким тяжелым, спертым воздухом больничной палаты — запахом лекарств и зловонного сала, — что она едва не лишилась чувств. Доктора могут, конечно, утверждать, что свежий воздух опасен для больных, но если ей предстоит пробыть какое-то время здесь, то она должна дышать, чтобы не умереть.
Скарлетт распахнула все три окна, и в комнату ворвался запах дубовой листвы и земли. И все же свежему воздуху было не под силу сразу взять верх над тошнотворным запахом, неделями застаивавшимся в непроветриваемой комнате.
Кэррин и Сьюлин, бледные, исхудалые, лежали на большой кровати с пологом на четырех столбиках, в которой они так весело шептались когда-то, в более счастливые времена; сон их был беспокоен, они то и дело просыпались и что-то бессвязно бормотали, уставясь в пространство широко открытыми, невидящими глазами. В углу стояла пустая кровать — узкая кровать в стиле французского ампира с резным изголовьем и изножьем, которую Эллин привезла с собой из Саванны. Здесь, на этой кровати, лежала она во время болезни.