— Заболел я не вовремя, — сказал старик. — И многие мои друзья болеют, время такое. Но кое-кто сопротивляется простуде.
— Мне сестра разрешила быть тут всего несколько минут, — сказал Талызин. — К тому же скоро комендантский час, а я не устроен. Есть ли место, где можно остановиться?
— Найдем, — произнес старик. — У моего двоюродного брата, он поможет вам скоротать отпуск. — И назвал адрес.
Талызин поднялся.
— Спасибо, что навестили. Давно писем с фронта не было, я уж волновался…
— Выздоравливайте. До встречи! — сказал Талызин и вышел.
Добираясь до Эгона, адрес которого дал Кирхенштайн, Талызин чуть не угодил в облаву.
С противоположных сторон улицы навстречу друг другу шли два патруля. Повинуясь безотчетному чувству, Талызин свернул в первый попавшийся двор, а здесь, оглядевшись, нырнул в оконный проем разрушенного дома и затаился.
Интуиция его не обманула. Через несколько мгновений послышались крики:
— Стоять! Ни с места! Проверка документов.
Несколько голосов раздалось близко, над самым ухом:
— Кто-то сюда вошел!
— Тебе показалось…
— Возможно, здесь живет.
— Тогда он нам не нужен.
Голоса стихли. Затем с улицы послышался чей-то тонкий, отчаянный крик, а затем короткая автоматная очередь.
Быть может, следовало переночевать тут, в развалинах, но Талызин решил, что надо идти.
Через час он постучал в дверь одноэтажного домика. На стук долго не отзывались, хотя из-за плотной шторы, небрежно повешенной, пробивался слабый свет. Ему подумалось: «Сейчас в Германии мания у всех запираться, прятаться, забиваться поглубже в норы. Что это — боязнь бомбежек и смерти или комплекс вины?»
Наконец за дверью спросили:
— Кто там?
— От Кирхенштайна, — негромко ответил Талызин.
Дверь приоткрылась, и Иван вошел в коридор, слабый свет в который падал из комнаты.
— Эгон?
— Эгон.
— Я из госпиталя…
— Проходите в комнату. Осторожно, не споткнитесь, здесь заставлено, — сказал Эгон.
Комната была узкой и длинной. На столе горела настольная лампа с зеленым абажуром, лежала раскрытая книга.
Талызин, не ожидая приглашения, тяжело опустился на стул. Некоторое время он молчал. Молчал и человек, впустивший его. Было ему за шестьдесят. Высокий, прямой, узколицый, с обильной проседью.
Иван осторожничал. Сейчас вся надежда — этот молчаливый человек. Но как ему открыться?.. Кирхенштайном, кроме фразы «Он поможет вам скоротать отпуск», об этом человеке ничего не было сказано.
Наконец Талызин спросил:
— Мы одни?
— Одни. Жена на дежурстве.
Эгон, спокойно глядя на посетителя, ждал продолжения.
— Кирхенштайн сказал, что я могу рассчитывать на вашу помощь.