Историк помедлил. Потом решительно нажал на ручку двери. Потянул ее на себя. Вошел, заранее улыбаясь. Эфат всегда относился к историку хорошо.
Старый камердинер сидел в кресле перед холодным камином, откинув голову на мягкую спинку. Спал.
Историк неслышно приблизился.
Глаза спящего были открыты. И в них застыло выражение ужаса.
То был не сон, понял Хен Гот.
Он испугался.
Он вообще не любил мертвых. Тем более — умерших по неизвестной причине. И еще более — находящихся близ него.
С теми, кого застали около тела, обычно — он знал — не очень-то церемонятся.
Так же беззвучно ступая, историк направился к выходу.
Дверь распахнулась, когда он еще не успел коснуться ручки. За нею стояло двое. Он помнил их: люди эти были из специальной Службы Неприкосновенности Царственных особ, головорезы генерала Си Лена. Люди, не нуждавшиеся в огласке.
Оба одновременно шагнули вперед. Хен Готу пришлось отступить. Больше всего ему хотелось в этот миг исчезнуть, оказаться где угодно — только как можно дальше от этой комнаты, от Жилища Власти вообще. У Охранителя. У Миграта даже…
Ах да, Миграт убит.
«Это я, я сам убил его, — почему-то вспомнил Хен Гот. — Зачем я это сделал? Правда ли, что убийц всегда находят?»
Двое, медленно наступая, уже оттеснили историка почти к самому креслу, к все еще сидящему в нем Эфату. Одновременно — словно глаза их управлялись единым механизмом — посмотрели на мертвеца. Разом уперлись взглядом друг в друга.
— Готово дело, а? — сказал один.
— Чистая работа, — согласился другой.
И четыре глаза вмиг перепрыгнули на Хен Гота. Каждая пара их, казалось, притягивала историка к себе. Они стояли по разные стороны — и ему вдруг почудилось, что взгляды эти сейчас разорвут его пополам. Или совершат что-то другое, столь же страшное…
Хуже всего было то, что он не мог смотреть на обоих одновременно. Обращаться приходилось к кому-то одному. Хен Гот повернулся к правому. Собрал все силы, чтобы улыбнуться. Улыбка получилась (он сам чувствовал) неестественной, как бутерброд с песком. Он все же проговорил — даже с претензией на безмятежность:
— Проходил по коридору, вижу — свет, дай, думаю, зайду к камердинеру Эфату…
Тот, к кому он обращался, сказал напарнику:
— Ты слушай внимательно. Он, видишь ли, дай, думает, зайдет на огонек к старику Эфату…
— Дай, думает, — продолжил второй, — замочу старика. Старичок ведь не бедный был, верно?
— Столько лет при Властях, да чтобы бедный, — сказал другой. — Да я и сам помню. Значит, замочу, думает, и пошарю по шкафам да шкатулкам. Как-никак, старик всеми регалиями власти ведал — не подделками, для улицы, а подлинными, что больших-больших денег стоят… Теми, что называют Сокровищами Ассарта.