Первое впечатление было: нет, и еще раз нет. Никуда не годный материал.
И в самом деле: молодая еще женщина выглядела погасшей, как определил Охранитель. Глаза ее были тусклыми, в них не проскользнуло ни искорки интереса даже при взгляде на Охранителя — а он знал, что уже внешность его производила впечатление на каждого. Мало того: любой из как-то связанных с ним людей понимал, что именно от Охранителя зависит судьба и генерала, и последней судомойки; иными словами, все вокруг испытывали к нему одновременно и уважение, и страх. А эта женщина лишь скользнула по нему равнодушным взором, и тут же опустила глаза на укутанного в какие-то тряпки ребенка и зашевелила губами; Охранителю почудилось, что она едва слышно напевает что-то: колыбельную? Впрочем, он не был в этом уверен. Да, в конце концов, пусть поет, если ей угодно; хотя голосок у нее, похоже, никудышный — но он ее и не в оперу прочил, а совсем на другую сцену. Хотя тоже на роль примадонны.
Кажется, надежды его на сей раз не оправдаются. Но раз уж она здесь, придется попробовать. Охранитель недаром умел использовать любую, даже призрачную возможность, чтобы добиться успеха.
— Как ты себя чувствуешь? — С такого нейтрального вопроса начал он, пытаясь разговорить женщину, превратить ее — для начала — из слушательницы в собеседницу.
Женщина чуть поморщилась и покачала головой, это можно было воспринять лишь как просьбу — не мешать.
Однако Охранитель принудил себя не вспылить, даже не выказал неудовольствия подобным отсутствием почтения к нему. Вместо этого он решил перейти прямо к делу.
— Твое имя — Леза, — сказал он. — Или тебя зовут как-то иначе?
Женщина лишь на мгновение подняла на него глаза, как бы в знак того, что его слова услышаны. И продолжала мурлыкать свою монотонную песенку.
— У тебя на руках — твой сын, — сказал Охранитель.
Снова такой же беглый взгляд, но руки ее — он заметил — сильнее прижали ребенка к груди.
Ну что же: это и должно было быть ее слабым местом — как у любой матери. Охранитель помнил это, потому что и у него когда-то была мать. Хотя чем дальше, тем меньше он в это верил. Ему уже достаточно давно стало казаться, что он существовал всегда. Как и Вселенная.
— Если ты откажешься… — он поискал слово, — сотрудничать со мной, я прикажу отобрать у тебя ребенка. И ты больше никогда его не увидишь. Он же без тебя скорее всего быстро умрет. Если сын дорог тебе, то советую согласиться сразу.
Ответ ее оказался совершенно неожиданным.
Даже не посмотрев на него еще раз, она кивнула. Встала со стула. Бережно положила на него ребенка. Одним движением сбросила с себя то, что лишь очень условно можно было назвать платьем. На ней остались лишь клочья чего-то, что раньше служило бельем. Охранитель медленно раскрывал рот, не зная еще, что тут можно крикнуть, как призвать сумасшедшую к порядку, — а Леза уже освободилась и от остатков надетого на ней, остановилась посреди комнаты и спросила только: