Самое трудное было с нее побрякушки эти снять. Страсть к украшениям у нее осталась.., да… Хлебом не корми, подари какую-нибудь цацку. Она же за эти цацки-то и погорела… — Серж открыл бар, достал бутылку виски, налил себе полстакана и выпил одним глотком.
— Как это? — не выдержала Маша, уже сотрясаясь всем телом. Она даже плечи руками обхватила, чтобы не так заметно было.
— Как это… — проворчал меценат. — Как это… Да вот так это. Она, видишь ли, внимание к себе в бриллиантах мерила. Любит мужик, значит, огромный перстень дарит, обожает — колье. А мужиков этих, готовых побрякушки ей дарить, было предостаточно. И чем дороже украшение, тем предпочтительней кавалер. А самое интересное, она ведь ни хрена не разбиралась в драгоценностях. Подари ей дерьмо в красивой этикетке — заглотнет за милую душу. Главное, чтоб человек был «со значением». Мол, богатый дерьмо не подарит. Меняла их очень часто. Вот и допрыгалась.
— Значит, ее за украшения, ну… — Она не смогла выговорить «убили». Язык прилип к небу.
Стало заметно, как Бобров напрягся всем телом. Глаза его сверкнули сталью. На мгновение Маше показалось, что перед ней не человек, а призрак. Страшный призрак.
Он сжал кулаки, кадык его заходил вверх-вниз.
— Украшения, — промычал он. — Украшения. Идиот Юрчик со своим украшением. Господи, ну почему эта дура таскала его повсюду? Шантажировала…
Похоже, он так глубоко погрузился в собственную злость, что напрочь позабыл о Маше. А та стояла, не смея шелохнуться. «Господи, если он продолжит говорить, он скажет все, — пронеслось в ее голове. — А если он скажет все, он и меня убьет!»
Не зная, что предпринять, чтобы остановить Боброва, Маша робко кашлянула. Он вздрогнул и, слава небесам, заткнулся.
— — Простите, — пролепетала певица. — Наверное, мне лучше уйти.
Он резко развернулся и уперся в нее своим стальным взглядом:
— Уйти? — Улыбаясь одними губами, он медленно двинулся к ней.
Маша попятилась, лихорадочно соображая, можно уже кричать или это будет выглядеть неприлично.
— А как же Никита? Как быть с Никитой? — Он сдвинул брови и обхватил ее плечи огромными ручищами.
— Никита? — Она едва ворочала одеревеневшим языком.
— Да, Никита.
«Плевать мне на приличия!»
— А-а-а! — истошно завопила певица на предельно высокой ноте.
Серж вздрогнул, попятился и, споткнувшись о кресло, рухнул в него.
Дверь распахнулась, явив перекошенное ужасом лицо секретарши. Бобров перевел на нее очумелый взгляд, которым за секунду до того одарил Машу, и промямлил:
— Репетируем… Пытаемся повысить верхний вокальный предел.
— Дурдом! — сокрушенно выдохнула та и захлопнула дверь.