Она уже обнимала его. Он тоже машинально положил руку на упругое бедро девушки. Железа там Бурцев не нащупал.
— Кузнец — добрая душа — внял моей просьбе: тайком от Земовита он выковал второй ключик к поясу верности…
Язык у Ядвиги тоже начинал заплетаться. Но это лишь придавало необъяснимое очарование ее незамысловатым откровениям.
— Поэтому, когда было надо, я ходила в княжеских веригах. Когда нет — щелк-щелк — и пояс мне уже не мешал.
— Интересно, чем же ты расплатилась с кузнецом за столь щедрый подарок?
Лукавая улыбка…
— Понятно. Можешь не отвечать.
Все-таки хорошо, блин, что конкистадоры еще не завезли из Нового Света сифилис, а СПИД — это чума не наступившего пока века. Иначе легницко-кульмская милашка со взглядом ненасытной нимфоманки, душой отчаянной шалавы и навыками опытной жрицы любви могла бы попросту и не дожить до сегодняшнего дня. Бурцев искренне посочувствовал тому несчастному счетоводу, которому на Страшном суде предстоит считать грехи сладострастия Ядвиги Кульмской.
— Земовит как-то привез меня с посольством в Кульм, — продолжала девушка свой рассказ. — Здесь я попалась на глаза Герману фон Балке. Ну, он и предложил мне послужить на благо братства Святой Марии и во спасение собственной души. Я согласилась, осталась. Земовит был в страшном гневе. Обещал меня убить, и убил бы, наверное, да только Кульмский замок, где я укрылась, — не по зубам польскому княжичу. И ссориться с фон Балке мазовский выродок побоялся.
— Ты, я смотрю, не пылаешь любовью к княжескому сыну.
— Он надел на меня пояс верности, Вацлав! На меня, представляешь?!
Бурцев снова улыбнулся:
— Не-а, не представляю. Зато, я подозреваю, что это именно ты натравила на Земовита тайного рыцаря во время вашего ночного свидания.
Ядвига вздохнула. Кажется, с сожалением:
— Ошибаешься. У тайного рыцаря с Земовитом свои счеты. Какие именно, он мне, правда, так и не сказал. Но пообещал, что поквитается и за меня тоже.
— Вот даже как? Интересно! И странно! И таинственно — жуть! Но вообще-то вы два сапога пара: тайный рыцарь, шпионка…
— Я не шпионка! — оскорбилась Ядвига. — Просто служу в меру своих сил братству Святой Марии.
— Ладно, ладно, не обижайся. Скажи лучше, а Вольфганг фон Барнхельм знает о твоей гм… службе? Ты ведь как-никак его баба сердца.
— Дама сердца, — с несвойственной ей строгостью поправила Ядвига. — Нет, он не знает ничего. Ни к чему огорчать мальчика. Я для него прекраснейшая и добродетельнейшая Ядвига Кульмская. Пусть так и остается. Он молод, ему еще верить и верить в чистую любовь.
Кажется, в словах Ядвиги прозвучала неподдельная грусть. И сожаление о чем-то упущенном, недостижимом, навсегда утерянном. Бурцев изумился: сейчас — задумчивая и печальная — она была похожа на непорочную девственницу. Но продолжалось это совсем недолго.