Пришедший ничего не сказал, просто указал рукой на лагерь, но его жест источал грозную силу, которой было невозможно противостоять. Царь вышел и остолбенел: тысячи его солдат стояли вокруг его шатра, с красными глазами, со спутанными, свисавшими до плеч волосами, в изодранных одеждах, с печальным и тоскливым, но твердым взглядом ожидая от него ответа, и Александр, наконец, увидел их и понял. Он ощутил на себе все их страдания.
— Мне сказали, что вы не хотите идти дальше, — крикнул он. — Это правда?
Никто не ответил. Лишь глухое ворчание пробежало по рядам.
— Я знаю, что это неправда! Я знаю, что вы — лучшие солдаты в мире и никогда не пойдете против своего царя! И я решил идти вперед и вести вас дальше, но сначала хотел узнать волю богов и велел совершить жертвоприношения. К сожалению, знамения все время были против этого решения. Никто не смеет бросить вызов воле богов. И потому готовьтесь, воины! Готовьтесь, ибо настал час насладиться тем, что вы заслужили. Мы возвращаемся. Возвращаемся домой!
Не было ни оваций, ни радостных криков — лишь глубокий, глухой гул. Многие плакали безмолвно, и скупые слезы медленно стекали по их жестким бородам. Лица солдат исхудали за восемь лет битв, недосыпания, атак, холода и жары, снега и дождя. Они плакали оттого, что царь не разгневался на них; что он все еще любит их, как детей, и теперь ведет домой. Один ветеран вышел из строя и подошел к Александру:
— Спасибо, — проговорил он. — Спасибо, государь, за то, что ты позволил твоим солдатам победить тебя. Спасибо… Мы хотим, чтобы ты знал: что бы ни случилось, что бы нам ни уготовала судьба, мы никогда тебя не забудем.
Александр обнял его, а потом велел всем возвращаться в свои шатры и готовиться к отправлению. Когда солдаты разошлись, он в одиночестве вышел на берег Гифаса. Тем временем тучи рассеялись, и луч заката зажег великую реку и окрасил багряным далекие очертания Паропамиса, его высокие пики, поддерживающие небо. Царь устремил взгляд на другой берег, на бескрайнюю равнину, расстилавшуюся до самого горизонта, и заплакал, как не плакал еще в жизни. Никогда он не увидит величественного течения Ганга, не пройдет по берегам золотистых озер, распугивая радужных павлинов Палимботры. Слезы текли из голубого, как небо, глаза и из другого, черного, как ночь.