Отец Данн вопросительно взглянул на нее из-за широкого, застеленного промокательной бумагой письменного стола. Средних лет, в седых волосах кое-где проглядывают блестящие черные пряди. Серые глаза. Позади, на обшитой дубовыми панелями стене, висело два десятка почетных дипломов за работу в области теологии и гуманитарных наук. Отец Данн был человеком образованным и принял сан, уже имея гарвардский диплом доктора социологии. Порой сестра Мириам недоумевала: в глазах этого сдержанного, степенного человека нет-нет да и проскакивала искра гнева.
Отец Данн сказал:
– Вам не кажется, что вы довольно бесцеремонны? Я с минуты на минуту жду посетителей. Может быть, вы заглянули бы попозже, ближе к вечеру?
– Прошу вас, святой отец. Мне нужно сказать вам пару слов.
– Может быть, вам мог бы помочь отец Кэри? Или сестра Розамунда?
– Нет, сэр, – сестра Мириам твердо решила не отступать. Со всеми прочими она уже говорила. Ее вежливо выслушивали и предлагали каждый свои меры – кто либеральные, кто жесткие. Но ничего не помогало. Пришла пора узнать мнение отца Данна, и сестра Мириам не собиралась уходить, не высказавшись. – Мне нужно поговорить с вами о Джеффри Рейнсе.
Отец Данн едва заметно прищурился; ей почудилось, что устремленный на нее снизу вверх взгляд стал ледяным.
– Ну что ж, присаживайтесь, – он указал на черное кожаное кресло и включил переговорное устройство на своем столе: – Миссис Бимон, попросите, пожалуйста, мистера и миссис Шир подождать несколько минут.
– Хорошо, сэр.
Отец Данн откинулся на спинку кресла и забарабанил пальцами по столу.
– Мне кажется, я уже знаком с этой проблемой, сестра Мириам, – сказал он. – Что, есть новости?
– Сэр, этот ребенок… он совершенно не похож на остальных. Я с ним не справляюсь. Он так меня ненавидит, что я… э-э… почти физически ощущаю его ненависть.
Отец Данн снова протянул руку к переговорному устройству:
– Миссис Бимон, будьте любезны принести мне дело Джеффри Харпера Рейнса. Десяти лет.
– Да, сэр.
– По-моему, вы видели его личное дело? – спросил отец Данн.
– Да, видела, – ответила сестра Мириам.
– Значит, вы знакомы с обстоятельствами его жизни?
– С обстоятельствами – да, но мне абсолютно не понятны его желания и стремления.
– Что ж, – продолжал отец Данн, – вы, возможно, знакомы с моей теорией «младенческого стресса». Знакомы?
– Не совсем. По-моему, я краем уха слышала, как вы с отцом Робсоном беседовали на эту тему.
– Ну, тогда, – сказал отец Данн, – послушайте. Младенец – самое нежное и чувствительное из всех творений Господа. Едва родившись, ребенок уже тянет ручки, чтобы касаниями исследовать новую среду обитания. И реагирует на эту среду; а она в определенной степени формирует его. Младенцы, да и вообще все дети независимо от возраста, необычайно восприимчивы к проявлению различных чувств, переживаний, страстей. – Он многозначительно воздел палец. – И особенно к ненависти. Ребенок способен до конца жизни носить в себе пагубные, разрушительные страсти, пограничные с насилием эмоции. У мальчика, о котором идет речь, жизнь складывалась… сложно. Насилие, учиненное над его матерью, заронило в ее душу малую искру ненависти, которая, беспрепятственно разгораясь, привела к убийству отца Джеффри. Мать мальчика убила мужа на глазах у ребенка. Я полагаю, что именно здесь корень той ненависти, а может быть, страдания, которое носит в себе Джеффри. Сцена жестокого насилия произвела на мальчика сильнейшее впечатление и до сих пор жива где-то на самом дне его памяти…