— Знаю кое-что.
— Научишь меня им?
— Пятнадцать минут — это твоя идея, — сказала Глория.
— А кто будет считать эти минуты? — улыбнулся Глухой.
Он подлил в бокалы шампанского, включил радио, встроенное в телевизор, нашел классическую музыку, нежную и романтичную, исполняемую на струнных инструментах. Глория села на единственный в комнате стул. Глухой — на край кровати. Зазвенели бокалы, они разом произнесли: «За твое здоровье», поднесли бокалы к губам и маленькими глотками выпили чудесное пенящееся вино. Глория наблюдала за ним из-за края бокала, и он посчитал это хорошим знаком.
— Уж не поедешь ли ты домой в спецодежде мусорщика, — поинтересовался он.
— Нет, конечно. Переоденусь перед уходом.
С минуту в нерешительности помолчали. Потом он спросил:
— Почему же ты не переодеваешься?
Она пристально посмотрела на него, поставила бокал на стол и ответила:
— Сейчас.
В ванной она оставалась долго. Когда вышла оттуда, на ней были черные узкие брюки, красная шелковая блузка и черные туфли оригинального фасона на высоких каблуках.
Глория не закрыла дверь в ванную, и Глухой увидел сваленные в кучу на полу возле ванны униформы мусорщиков. Она села на стул, скрестила ноги, обтянутые узкими брюками, взяла бокал с шампанским, подняла его в безмолвном тосте и выпила. Глухой подошел к ней, наклонился и поцеловал.
— Помнишь день, когда мы с тобой обо всем договаривались? — спросил он.
— Ну?
Он наклонился еще ниже, коснулся лицом ее лица.
— Ты спросила, что я хочу от тебя. Помнишь?
— Помню.
Он снова поцеловал ее.
— Какой у тебя прелестный ротик, — произнес он.
— Спасибо, — отозвалась она.
— Помнишь, что ты тогда сказала?
— Да.
— А что я сказал?
— Конечно.
— Так что же я сказал?
— Ты сказал, что не платишь женщинам деньги за любовь.
— А что ты мне на это ответила?
— А я ответила, что не целую мужчин за деньги.
— Хорошо, — похвалил он ее, — я и не собираюсь давать тебе их.
— Хорошо, — отозвалась она.
— Хорошо, — повторил Глухой.
Он взял ее за руки, нежно помог ей подняться со стула.
Потом поднял ее, понес к кровати, положил на нее, сбросил с ног мокасины и лег рядом. Она прильнула к нему, он обнял ее и с неистовой силой поцеловал. Его руки спустили узкие брюки с бедер, обнажив самое сокровенное, потом обнажились ее ноги до самых лодыжек и черных туфель на высоких каблуках. Брюки, словно цепи, связали ее ноги.
— Я хочу привязать тебя к кровати, — сказал он.
— Привяжи, — разрешила она.
Кожаными ремнями он привязал ее запястья к передней спинке кровати, а лодыжки — к задней, оставил ее распростертую и ожидающую его в постели и пошел в ванную. Обнаженный и возбужденный он вышел оттуда, приблизился к ней, поцеловал, положил руки на ее соблазнительное распростертое беспомощное тело. Апрельский день клонился к концу. Более часа он играл с ней в любовные игры, вначале ласкал ее руками, потом губами, а в конце водил по ее телу пистолетом «узи». Игра была опасна и щекотала нервы, особенно когда холодное дуло касалось интимных частей ее тела. Глория корчилась, лежа рядом с ним на постели. Она была еще привязана, когда он наконец занялся с ней любовью. Отвязал он ее только через полчаса, и они лежали вспотевшие, усталые.