Мой купальник был все еще мокрый. Стащив его с себя и переступив через него, я достала большое, толстое, роскошное полотенце и растиралась до тех пор, пока тело не запылало. От этого мне стало так приятно, что я неожиданно для себя замурлыкала какой-то мотивчик, пока вытиралась. Ну прямо как чертова кошка, подумала я. Все летит к чертям собачьим, а ты вдруг чувствуешь себя на седьмом небе. Тут я подумала о животе, так что втянула в себя диафрагму настолько глубоко, насколько могла, и повернулась к зеркалу в профиль. Так у меня раздавался вширь верхний этаж и оттопыривался нижний ярус, но животика не наблюдалось. Черт подери, что же, мне и помурлыкать нельзя, если мое здоровье при мне? Двадцать девять, а в свою первую поездку я отправилась в пятнадцать. Еще один год — и половина жизни долой. В пятнадцать я выглядела на восемнадцать. И в двадцать четыре выглядела на восемнадцать. Я немало лет извлекала немалую пользу из этих восемнадцати. Глупенькая, изнемогающая от любви пятнадцатилетняя девчонка, врущая насчет своего возраста, мотающаяся по стране, чтобы петь с самым что ни на есть захудалым оркестром, и только для того, чтобы быть рядом с Моузом, который умел извлекать такие сладостные звуки из видавшей виды трубы.
О! Все эти годы, когда приходилось питаться жареной стряпней и трястись в автобусе всю ночь напролет! Отели, кишащие тараканами, антрепренеры, кладущие толстую лапу тебе на коленку... Бог ты мой! Эти гастроли, и все эти важные шишки, и Моуз, который в конце концов женился на мне. Он подсел с «травки» на порошок. И держал это в секрете, пока наконец не перерезал себе горло в Скрэнтоне после того, как Митч его уволил, оставив мне в наследство видавшую виды трубу и три песни, которые так и не смог издать. А эта невообразимая зима в Чикаго, где я выступала в шоу? А населенная клопами комнатка, которую я делила с этим чудом в перьях, Джанет? Однажды я вернулась и узнала, что она угодила в тюрьму за то, что рыбачила из окна, бог ты мой! Одолженной удочкой, с наживкой из объедков, подтягивала орущих бездомных кошек к окну, на высоту трех лестничных пролетов, и сбывала их по двадцать пять центов за штуку медицинскому училищу. Ах, детка, детка, ты была «в самом, самом низу», прежде чем пошла в гору, прежде чем Дэнди Адамc, благослови Господь его черную душу, разглядел в тебе способности к комедийному жанру и занял тебя в этих первых хороших номерах. Там, внизу, пропасть, и, низвергнутая с вершины, ты не сможешь опять провалиться до самого низа, ведь правда? Но я так устала! Мне хочется свернуться калачиком с милым медведем. Я погладила старинного приятеля — плоский животик. Влезла в плиссированную юбку из ирландского твида и болтающийся на мне, обтрепанный старый джемпер, который всегда беру с собой на счастье. Я подумала о том, как холодно, и направилась в другое крыло, к кухням. Там отыскала Хосе и прибегла к кухонному испанскому, которого поднабралась за тот сезон в Мехико. Похоже, это ему понравилось. Он знал, что сеньора мертва. Данный факт был им рассмотрен и принят. Не думаю, что кто-то из них троих стал бы так уж убиваться по этому поводу. Я сказала ему, что люди наверняка мерзнут. Предложила сварить побольше кофе и отнести вниз. Хосе ответил, что так и сделает.