Но Уилма научила меня, как себя вести. Надо всегда помнить, что я лучше, а все они — недоделанные. И обращаться с ними соответствующим образом. Им это нравится, уверяла она, и они придут за добавкой. Ей-богу, это проще пареной репы. Я вроде бы всегда так себя вел, только за этим стояла неестественная застенчивость. Я имею в виду, что это лишь выглядело высокомерием.
Уилма сделала так, что все сбылось, но теперь я знаю, что это случилось бы даже и без нее. Правда, возможно, на это потребовалось бы больше времени. Только и всего.
Во мне по-прежнему есть слабость. Вот, к примеру, когда Эвис так себя повел. Мне пришлось снова сходить к Уилме, потому что только она способна вернуть мне ощущение силы и цельности. Но я преодолею это, и тогда ничто не сможет выбить меня из колеи. Я, как она объясняла, мутант. То, чем однажды станет род человеческий. В ней это есть, но не так много. Все, в ком это есть, — большие, сильные и быстрые. Я всегда был крупнее, сильнее и проворнее остальных. Я могу идти по улице, смотреть на мужчин и знать, что способен сбить их с ног, смотреть на женщин и знать, что могу ими овладеть.
Так я на них и смотрю. Так, что они знают об этом. Они всегда меня ненавидели, всегда меня отвергали. Так что ничего не изменится оттого, что дам им еще один повод, правда?
Поначалу Уилма давила на своих друзей, заставляя покупать мои работы. Она-то знала, что работы хороши. А потом их стали покупать и незнакомые люди. Поначалу я читал рецензии. В них говорилось: «Слабые, любительские, эксгибиционистские. Чудовищная шутка. Триумф заказной журналистики». Это вызывало у меня неуверенность.
Но тут Уилма подсунула мне другую вырезку. Там говорилось: «Гилман Хайес демонстрирует поистине поразительный рост в своих последних работах. Его динамичный подход к пространственным соотношениям, его стремление перевернуть традиционные представления о композиции, его смелые цветовые решения открыли новые горизонты в субъективистском искусстве. Мы предсказываем, что...»
Положительные отзывы я хранил в особом альбоме.
Я должен находиться при Уилме, и в этом она очень требовательна, но для меня это не так, как для остальных. Это вроде утешения. Все равно как получать защиту от вещей, находящихся снаружи, которые так и норовят поранить тебя острыми краями. Тепло вокруг тебя. Иногда мы вместе смеялись над Хессом. Он — такой нелепый человечек! Такой беспомощный. Такой пустой. Я думаю о том, какой он ничтожный и какой сильный я, и мне хочется проломить ему кулаком череп. Я знаю, что смог бы это сделать. Это было бы все равно что прорвать тонкую бумагу. Так, как будто бы его и не было. Как будто бы он и не жил по-настоящему. Так, как живу я. Или как живет Уилма. Я достаточно силен, чтобы прошибить кулаком мир. Он тоже прорвется, как бумага. Такой же податливый, как эта Мэвис, которая все пыжится, пытаясь стать Уилмой. Чего у нее никогда не получится.