– Нет, – ответил Хай Литвак. – Я – хороший журналист, а потому оставляю цинизм при себе.
Последовала долгая пауза. Флетч ожидал, коща же его чудесная машина переключится на другой микрофон. И уже намеревался переключить ее сам, вручную, когда в динамике вновь раздался голос Кэрол Литвак: «О, Хай. Ты даже не понимаешь, о чем я говорю».
– Наверное, нет, – сонный ответ.
– Сегодня днем ты примчался в Виргинию и сразу же записал на пленку панегирик Уолтеру Марчу для вечернего выпуска новостей. «Мы все потрясены убийством великого журналиста Уолтера Марча из „Марч ньюспейперз“, – она имитировала интонации мужа. – Жизнь его трагически оборвалась на конгрессе Ассоциации американских журналистов, председателем которой он являлся».
– И что в этом плохого?
– Ты даже не знал Уолтера Марча. По-настоящему. – Человек – не остров, надеюсь, тебе это известно.
– Ты встречался с ним несколько раз, а потом всегда говорил о нем одно и тоже. Нахал.
– Кэрол? Как насчет того, чтобы поспать?
– Ты меня не слушаешь.
– Нет. Не слушаю.
– А теперь вы раздуете до небес убийство Уолтера Марча лишь потому, что здесь собрались самые известные журналисты, рейтинг ваших программ зависит от таких вот дешевых драм, вы соперничаете между собой, даже поднимая бокалы «мартини». Наверное, о Второй мировой войне говорилось с экрана меньше, чем вы скажете об убийстве Уолтера Марча.
– Кэрол!
В знаменитом голосе уже не чувствовалось сонливости. Наоборот, создавалось впечатление, будто его обладателю только что сообщили о начале Третьей мировой войны.
– Ты по-прежнему не понимаешь, о чем я говорю.
– Мне что, уйти спать в гостиную?
– Ты не отдаешь себе отчет, что делаешь, – гнула свое Кэрол. – Тебе это не под силу.
– Кэрол...
– Раздувая убийство Марча, вы толкаете кого-то другого, а таких, жаждущих известности, сотни, к мысли о том, не сможет ли он всадить нож или ножницы, а может, что-то иное в спину еще одного, не менее знаменитого американского журналиста.
– Кэрол, ради Бога!
– Мне остается лишь надеяться, что следующим за Марчем убьют не тебя.
Флетч переключился на приемный блок 22 и три минуты вслушивался в храп Леоны Хэтч.
Методом проб и ошибок он выяснил, что переключения с блока ни блок можно добиться, нажав и подержав соответствующую кнопку.
Через блок 23 до него донесся шум льющейся воды и голос Фредерики Эрбатнот: «Теперь помоем левое колено... А теперь правое...»
– Хорошие колени, – покивал Флетч. – Но предательское сердце.
Приемный блок номер 8 стоял в «люксе» известного сатирика Оскара Перлмана, еженедельную колонку которого печатали многие газеты.