Я дал.
— И перо!
Я обмакнул в чернила и подал.
— Спасибо.
— Ты что, папа, завещание, что ли, писать собираешься?
Он молча положил лист на колено, согнутое под одеялом, и размашисто крупными буквами вывел:
«Я — Борис Мариенгоф — жил в XX веке. И никогда не воображал, что мой век цивилизованный. Чепуха! Еще самый дикий-предикий». И протянул мне записку, делово проставив день, число, месяц, год, город, улицу и номер дома.
— У меня, Толя, к тебе просьба: вложи это в пустую бутылку от шампанского, заткни ее хорошенько пробкой, запечатай сургучом, а потом брось в Суру.
— Слушаюсь, папа! — ответил я с улыбкой. — В воскресенье все будет сделано.
— Может быть, кто-нибудь когда-нибудь и выловит.
Он погасил папиросу и снял пенсне:
— Все-таки приятно. Прочтут и небось скажут: «У этого мужчины на плечах голова была, а не арбуз. Как у многих его современников». А?
— Пожалуй.
— Ну, спокойной ночи, мой друг.
— Спокойной ночи, папа.
Свое обещание я сдержал и почему-то до сих пор верю, что отцовская бутылка еще плавает по Каспийскому морю, в которое, как известно, впадает Волга, а в Волгу — Сура.
История историей, война войной, Пенза Пензой.
Третий месяц мы ходим в театр, в кинематограф и гуляем по левой стороне Московской улицы всегда втроем: я, Тонечка Орлова и ее лучшая подруга Мура Тропимова.
О Тонечке я уже написал венок сонетов. Я сравнивал ее с июльским пшеничным колосом.
А ее лучшая подруга — коротенькая, широконькая, толстоносенькая и пучеглазая.
— Толя, подождем Муру, — лукаво говорит Тоня.
Я отдуваюсь:
— Уф!
— Но она очень веселая, добрая и совсем неглупая. Разве вы не согласны?
— Согласен, согласен.
«Лучшую подругу» я ненавидел лютой ненавистью только за то, что Тоня без нее шагу не делала.
— Мурка Третья!… Прицеп!… Хвост!
— Что это вы там бурчите?
— Так. Несколько нежных слов о Мурочке.
И спрашиваю себя мысленно: "Почему у всех хорошеньких девушек обязательно бывают «лучшие подруги» и обязательно они дурнушки? Что за странное правило почти без исключений?
. Хитрость?… Случай?… Ох, нет! Только не случай!… Расчет, расчет!… Математически точный женский расчет".
Вдруг у Мурки Третьей стрептококковая ангина. Температура сорок и пять десятых. Я сияю. Я танцую. Я на седьмом небе.
— Вы, Толя, ужасный человек!
— Чудовище!… А вы знаете, Тонечка, что сказал Стендаль о влюбленных?
— Нет, не знаю.
— «Влюбленные, — сказал он, — не имеют друзей».
Идет снег.
Мы целуемся на Поповой горе под деревом, пушистым, как седая голова нашего гимназического попа, когда он приходит на урок прямо из бани.
Мы целуемся.
Тонечка шепчет, закрыв глаза: