«Мертвого остерегается не менее, нежели живого», — подумал Бенкендорф.
— Жуковский еще просит разрешения подписки на сочинения Пушкина, — продолжал царь. — Это допустить, но сочинения, еще не печатанные, отослать в цензуру для строжайшего разбора. Особливое внимание должно быть обращено касательно истории Петра Великого.
— По сему поводу, государь, я имел беседу с цензором, и он здраво рассудил, что хотя ради благополучия сюжета каждый сочинитель имеет право удаляться от истории, но пользоваться таким правом за счет здравого рассудка автор не должен, и вмешивание в сочинение нелепостей есть погрешность непростительная. Тем более, если он избрал предмет из отечественной истории.
— Согласен, — одобрил царь. — Впрочем, об этом у меня с Жуковским уже все сговорено.
Помолчал и вдруг опять впал в резкий тон:
— Так нынче в ночь увозят его?
— Так точно, ваше величество. Везет Александр Тургенев в сопутствии с жандармом…
— Да еще велеть почтдиректору, — приказал Николай, — нарядить почтальона и до заставы эскадрон жандармов.
— Слушаю, ваше величество.
— И чтобы ни-ни!..
Царь поднял указательный палец.
Бенкендорф звякнул шпорами:
— Слушаю, ваше величество.
— Да, вот еще… — продолжал Николай. — Как обстоит дело с Дантесом в военно-судной комиссии?
Бенкендорф едва заметно улыбнулся:
— Я самолично был в кордегардии и адмиралтействе. Аудитор Маслов решительно настаивал на необходимости вызвать госпожу Пушкину, дабы взять у нее объяснения о поведении господ Геккеренов в отношении обращения их с нею.
Николай оттопырил губы:
— Пушкину не к чему вызывать. Я знаю, что обращение с нею Дантеса заключалось в одних светских любезностях. К тому же он сознался, что, посылая Пушкиной книги и театральные билеты, прилагал записки, кои могли возбудить щекотливость Пушкина, как мужа.
— Само собой разумеется, ваше величество, — подтвердил Бенкендорф. — Пушкин был весьма раздражен еще в ноябре месяце прошлого года, что известно вашему величеству из письма Пушкина к отцу подсудимого, старику Геккерену, и личного разговора поэта с вашим величеством…
— Да, да… — поспешно проговорил царь и снова задал резкий, как окрик, вопрос: — А непозволительные стихи корнета лейб-гвардии гусарского полка пошли гулять по столице?
— За эти стихи на корнета Лермонтова уже заведено дело, и он будет строго спрошен за них.
— Да известность-то они все равно приобрели, — разозлился Николай. — Кстати, они при тебе, эти предерзостные вирши?
Бенкендорф с готовностью извлек их из кармана мундира:
— Так точно, государь!
— Как там насчет иностранного происхождения Дантеса сказано?