Через некоторое время свеча догорела и погасла. Лунный свет, проникая сквозь ставни, расчертил бледными полосами лицо отца. Она слышала его тихое трудное дыхание, и неумолчный плеск вод, и отзвуки любовной песни со двора, сладкие и печальные. «Была моя любовь прекрасна, словно осень, – пел Раймунд, – и локоны ее – как золото листвы».
Кейтилин не заметила, когда умолкло пение. Часы промелькнули для нее как одно мгновение, и Бриенна, появившись в дверях, тихо оповестила:
– Уже полночь, миледи.
«Уже полночь, отец, и я должна исполнить свой долг». Кейтилин отпустила его руку.
Тюремщик, суетливый красноносый человек, сидел за кружкой эля и остатками голубиного пирога в порядочном подпитии. Увидев их, он подозрительно прищурился.
– Прошу прощения, миледи, но лорд Эдмар не велел никого пускать к Цареубийце без его письменного приказа с печатью.
– Лорд Эдмар? Выходит, мой отец умер, а мне забыли сказать?
– Да вроде нет, миледи, – облизнул губы тюремщик.
– Открой темницу – а нет, так пойдем со мной к лорду Хостеру, и объяснишь ему сам, как посмел мне перечить.
– Как прикажете, миледи. – Тюремщик потупил взор. Бормоча что-то, он порылся в связке, висевшей на его кожаном с заклепками поясе, и отыскал ключ от двери Цареубийцы.
– Пей свой эль и оставь нас, – приказала Кейтилин. На крюке под низким потолком висела масляная лампа. Кейтилин сняла ее и прибавила огня. – Бриенна, позаботься, чтобы меня не беспокоили.
Бриенна кивнула и стала у самой двери в темницу, опустив руку на рукоять меча.
– Зовите, если я вам понадоблюсь, миледи.
Кейтилин, отворив тяжелую, окованную железом дверь, ступила в смрадную тьму. Это было подбрюшье Риверрана, и пахло здесь соответственно. Под ногами хрустела старая солома, на стенах проступила селитра. Сквозь камень слышался слабый плеск Камнегонки. При свете лампы Кейтилин разглядела кадку с нечистотами в одном углу и скрюченную фигуру в другом. Винный штоф стоял за дверью нетронутый. Вот тебе и схитрила. Хорошо еще, что тюремщик сам все не выпил.
Джейме прикрыл руками лицо, звякнув цепями.
– Леди Старк, – произнес он хрипло. – Боюсь, я не в том виде, чтобы принимать дам.
– Посмотрите на меня, сир.
– Свет режет мне глаза. Повремените немного. – Джейме Ланнистеру не давали бритвы с той ночи, как взяли его в Шепчущем Лесу, и он оброс косматой бородой, утратив сходство с королевой. Эта поросль, отливающая золотом при свете, делала его похожим на большого зверя, великолепного даже в цепях. Немытые волосы космами падали ему на плечи, одежда сопрела и превратилась в лохмотья, лицо побледнело и осунулось, но сила и красота этого человека до сих пор останавливала взгляд.