16. В КОМНАТЕ СЛЕДОВАТЕЛЯ
На подступах к Ленинграду шли напряженные, кровопролитные бои. Атаки следовали одна за другой. Танки прорывались на окраины, и каждый раз, по расчетам немецких штабов, Ленинград должен был пасть. Уже назначен был день и час парада «непобедимой» германской армии на исторической площади города у Зимнего дворца… Но защитники Ленинграда решили иначе, и парад пришлось отложить.
В эти дни в Ленинграде об отдыхе думать было некогда.
Майор государственной безопасности, вернувшись с улицы Воскова, наскоро выпил стакан крепкого кофе, чтобы прогнать туман, стоявший перед глазами от переутомления, и вызвал Воронова на допрос.
Бессонные ночи давали себя знать. Как только он садился на стул, мысли начинали расплываться, таять и во всем теле появлялась слабость. Майор встряхивал головой, усилием воли «приводил себя в порядок», закуривал папиросу и снова углублялся в бумаги. Нельзя было дать опомниться диверсантам. Искать… Искать…
Разматывать клубок как можно скорее.
Наглое, вызывающее презрение, с которым Воронов держался у себя дома, после того как были найдены его сокровища, теперь сменилось трусливой предупредительностью. На предложение майора сесть он поспешно опустился на кончик стула и замер в ожидании. Вся его фигура выражала смирение, покорность и преданную готовность.
«Эти люди в такие минуты начинают говорить с приставкой "с"», — подумал майор.
— Ваша фамилия? — задал он обычный вопрос.
— Чего-с? — переспросил арестованный. Майор улыбнулся. Догадка его подтвердилась. Когда были заданы и записаны анкетные вопросы, майор отложил в сторону перо, откинулся на спинку стула и закурил.
Теперь начиналось самое трудное — узнать правду.
— Вы, конечно, догадываетесь о причинах вашего ареста?
— Совершенно верно-с. Я думаю, что мои сбережения… — немедленно ответил Воронов, но майор его перебил:
— Ваши сбережения меня интересуют в той мере, в какой они связаны с вашей деятельностью.
— Какой деятельностью?
— А вы разве не понимаете?
Арестованный подумал и, не опуская глаз, горячо заговорил:
— Нет. Если вы говорите о моей служебной деятельности, — я весь тут… как на ладошке. Кроме благодарностей, за мной ничего… Я был на лучшем счету. Спросите в правлении, спросите кого угодно.
Воронов долго говорил о своих убеждениях, о безупречной работе, о безграничной любви к родине.
— Я верю вам, — спокойно и почти ласково сказал майор, когда арестованный кончил. — Я верю вам, но ведь это, к сожалению, слова. В моем распоряжении имеются факты, которые говорят совершенно другое. Может быть, мы перейдем ближе к делу?