— Да.
В конце концов Себастьян угомонился и обрисовал свою идею. По мере того как Джеймс слушал, она обретала форму, а когда Себастьян закончил, Джеймс уже знал, что согласится тут же, без каких-либо условий и даже не советуясь с Адель. Это было великое предложение.
* * *
Недавно Себастьян навещал своего брата, который жил в Фишгарде, что на западе Уэльса. И ему вдруг вздумалось потеряться. Ему нравилось делать это время от времени: появлялись свобода и радость, те эмоции, которые трудно найти работящему, самостоятельному мужчине. Он наобум поворачивал то направо, то налево, куда взбредет в голову. Однажды он слышал на бизнес-семинаре, что мозг состоит из двух частей. Одна отвечает за все серьезные логические вопросы, а вторая занимается воображением и всякими веселыми штуками. Что-то типа этого, он не мог припомнить подробностей. Во всяком случае, часть, которой он позволил рулить в тот день, была не той, что практически из ничего построила ресторанную империю.
В конце концов Себастьян совершенно потерялся и очутился на дороге, которая вела из ниоткуда в никуда. Он остановил машину и вышел. Стоял туманный осенний день, теплый и неприветливый. Заметив на другом конце поля холм, он взобрался на него. Тут-то оно и случилось. Потом он присочинил разные детали, что его притянули туда особые силы, какой-то магнетизм, какие-то потоки. Себастьяна, при всей его приземленности, тянуло к неизвестному.
Перед ним простиралась огромная ферма. Викторианская, выстроенная из местного камня. Небольшие блоки разного размера, скрепленные цементом. Она явно была заброшена, кое-где начала разрушаться и все-таки выглядела внушительно, как некогда неприступная крепость. Она стояла в поле; на краю поля был утес, за которым начинался океан. Атлантический. Следующая остановка — Америка. Какая бы часть разума Себастьяна ни сидела в тот день за рулем, она немедленно нашла это место на вершине скалы, в духе Эмилии Бронте, дикое и пустынное. Решив, что надо брать, он не удивился, когда заметил прислоненный к стене щит «Продается». В доме чувствовалось некое стоическое равнодушие. Он будто бы говорил: пусть люди предаются в этих стенах своим бессмысленным страстям и разыгрывают свои драмы, поколение за поколением будет приходить и уходить, и только дом останется стоять вечно.
Себастьян был глубоко потрясен увиденным еще прежде, чем рассмотрел все вблизи. Неприятные предчувствия охватили его, как сквозняк в коридоре, но он не признавался себе в этом. Дом не может быть ни плохим, ни хорошим. Он может быть только безразличным, ну разве что немного враждебным. Этот-то уж точно не проявит ни к кому жалости, он может даже дать подножку тому, кто поведет себя неосторожно. Предчувствия перешли в радостное возбуждение. В нем пробуждался старый коммерческий запал, он уже обдумывал детали предприятия. Он берет этот дом. Он уже взял его. Себастьян чувствовал, как дом тянется к нему, засасывает в себя. Он берет этот дом.