– Обет безбрачия, – произнес Шон ей в ухо.
– Что?
– Я поклялся, что в течение трех лет буду воздерживаться от любовных утех. Но не беспокойся. Об этом пожалеет только один из нас.
Дэни покачала головой, ошеломленная словами Шона и ни с чем не сравнимым блаженством, которое он продолжал дарить ей.
– Не может быть, – срывающимся голосом произнесла она.
Шон не ответил. Он просто закрыл губы Дэни губами и ласкал ее, пока она не выгнулась, как до отказа натянутый лук, дрожа и извиваясь в экстазе, который порождало каждое движение его пальцев.
Наконец, почти потеряв рассудок от страсти, Шон заставил себя отпустить Дэни. Он так и не понял, от чего стало мокрым ее лицо – от дождя или слез экстаза, знал только, что на все готов, лишь бы ощутить ее вкус и узнать это.
Но если бы влага на ее лице оказалась соленой, ему пришлось бы нарушить обет.
Шон осторожно освободился от рюкзака, вынырнул из-под пончо и, сделав несколько шагов в сторону, застыл в одиночестве под дождем.
Вашингтон. Ноябрь
«Забудь об этом, – приказывала себе Дэни. – Ничего не было».
Даже теперь, спустя три дня, краска смущения заливала щеки молодой женщины при воспоминании о том, как она в буквальном смысле слова потребовала от Шона любви.
"Неудивительно, что он поспешил отойти на безопасное расстояние, – размышляла она. – Странно только, что он не вытолкнул меня под дождь, чтобы охладить мой пыл.
Но этого он не сделал. За несколько минут он дал мне больше, чем я получила от мужчин за всю жизнь".
Печатные строчки плясали и расплывались перед ее глазами. Дэни попыталась вспомнить, когда в последнее время спала больше одного-двух часов подряд, но не сумела.
Оторвавшись от стопы бумаг на своем столе, она попробовала сосредоточить внимание на собственном кабинете. Ее взгляд скользил по шелковым экранам в рамках, по гобеленам, украшающим стены. Многие ткани выцвели от времени, но для Дэни каждая из них обладала душой.
Она любила древние ткани, созданные человеческими руками для того, чтобы дарить людям радость. Каждый тип переплетения нитей свидетельствовал о своеобразной культуре, особом таланте ткача. Каждую краску для ткани получали из растений, минералов или моллюсков, присущих только для определенных стран и больше не встречающихся нигде.
Здесь нашлось место и для современной итальянской шелковой шали, расписанной по мотивам фрески одного из монастырей, стоящих вдоль Великого шелкового пути. Стеклянный ящичек рядом с ней содержал фрагмент хлопчатобумажной ткани, найденный в разграбленных руинах североамериканской культуры Анасази. Современное японское кимоно в ярко-зеленых, синих и белых тонах сочным пятном выделялось под стеклом у другой стены.