— Ну, так отнесем же его ей скорее! Чего еще ждать?
— Постойте минуточку! Не находите ли вы, что сестру вашу нужно было бы подготовить?
— Подготовить? — вспыхнул Анри. — Уж если сердце должно быть разбито, то не все ли равно, одним или несколькими ударами… Да и, наконец, разве вы не знаете, что за женщина Колетта? В мужестве она не уступит даже Николь!
Они быстро направились к веранде, где все с затаенным страхом ожидали их возвращения. Анри коротко сообщил печальную новость. Тогда, наконец, капитан решился вынуть из своего бумажника письмо и передал его Колетте.
Прелестное личико мадам Ардуэн побледнело при сообщении Анри, но она лучше, чем капитан, понимала нетерпение брата, а потому, сделав над собой энергичное усилие, чтобы не расплакаться, вскрыла письмо и тотчас же прочла его вслух:
«Моя милая Колетта! Пишу вам, своей обычной корреспондентке, но то, что я пишу, относится ко всей вашей семье, которая мне дорога, как моя родная семья.
Одновременно с этим письмом вы получите от капитана известие, что я в плену. Не сокрушайтесь очень обо мне, я жива и надеюсь.
В последние месяцы Господь послал нам много испытаний. Отец мой погиб доблестной смертью в Клейнсдорне. Вы, вероятно, уже знаете. Я закрыла ему глаза. Последние его слова были: «Я рад! Бурам нечего краснеть перед судом истории!». И, однако, милая Колетта, в то время, как он говорил это, все его близкие, кровные, кроме меня, один за другим умирали мои взрослые братья убиты в расцвете молодости и сил; младшие — взяты в плен и живут в лагерях, которые со своей лихорадкой, голодовкой, зараженным воздухом опаснее пуль и гранат.
Тщетно писала я, поборов свою гордость (это мне чего-нибудь да стоило), униженно молила известить меня, где находится моя мать, просила, чтобы меня поместили в один лагерь с одним из моих малолетних братьев, если еще они живы; мои мольбы остались без ответа, и я не знаю, какая судьба постигла дорогих моему сердцу людей.Такая неизвестность тяжелее всяких непоправимых несчастий. Вы знаете, на моих глазах была убита пулей, ранившей ее в грудь, моя сестра Люцинда, в то время как она, в качестве фельдшерицы, разыскивала на поле сражения после битвы при Лангелауде раненых, без различия, свои они или враги. Признаюсь, я была возмущена при виде этого юного цветка, скошенного безжалостной рукою. Я готова была роптать на пути Всевышнего, говорить, что они жестоки, несправедливы, бесчеловечны… Моему благородному отцу с трудом удалось тогда заставить меня повторять за ним слова Иова: «Бог дал, Бог и взял». И вот даже такие ужасные несчастья легки в сравнении с неизвестностью. О мертвых можно сказать: «Они перестали страдать, они получили заслуженную награду на лоне Предвечного». Но как утешиться, как примириться с мыслью, что мать страдает где-нибудь, одинокая, снедаемая горем, что дети оставлены без всякой поддержки, лишены, быть может, даже куска хлеба!..