Вот и равнины Ломбардии. Пахарь уже идет за плугом, крестьянин вышел на работу, но никто не замечает гигантской птицы, парящей в воздухе. На такой высоте едва ли можно разглядеть ее очертания, и если даже ее заметят, то примут за орла или детскую игрушку, пущенную на произвол судьбы, и никто не подумает, что это великое научное открытие.
Анри и Вебер сменяют друг друга каждый час, делают они это вовсе не потому, что устают править машиной, а из простой любезности, чтобы доставить друг другу возможность любоваться действием машины, видеть, как «Эпиорнис» послушно поворачивает, делает эволюцию, меняет направление, поднимается и опускается, ускоряет и замедляет ход без малейшего толчка или сотрясения, с грацией и гибкостью настоящей птицы, реющей в небесной лазури. Чувствуется только легкое покачивание, напоминающее качку парусного судна под напором ветра; но наши путешественники все четверо бывалые моряки, морская болезнь не страшна, и эта умеренная килевая качка их не беспокоит.
— Ну, старина Ле Ген, — говорит Жерар, садясь рядом с отставным матросом, — что скажешь об этом кораблике? Я думаю, он не хуже тех, на которых ты когда-то учился своему ремеслу!
— Да я и не жалуюсь, мосье Жерар! — осторожно заметил Ле Ген.
— Еще бы мы стали жаловаться! Да мы тут как какие-то принцы, унесшиеся на седьмое небо! Черт возьми! Нам нечего бояться ни столкновений с другими судами, ни акул. Признайся, «Эпиорнис» лучше всех кораблей, на которых тебе доводилось служить?
— Не в обиду будет сказано, но в этом маленьком ящичке, который, что и говорить, делает честь мосье Анри, все-таки тесновато. Вот на «Карл-Мартел» было попросторнее.
— Я не нахожу, чтобы здесь было тесно. Или тебе пришла фантазия проплясать джиг?
— Гм! Гм! Частенько мы отплясывали, еще когда я был юнгой…
— То-то ты о себе воображал в то время! Как сейчас вижу, как ты фатовато переваливался с ноги на ногу…
— Что ж, были не хуже других! — сказал Ле Ген, убежденный в своих внешних достоинствах. — А один моряк всегда стоит двух чучел, которые век свой, как коровы, ходят по суше. Вот что!
— Так! Ну, а что же можно тогда, по-твоему, сказать о таких молодцах, как мы, которые овладевают воздушным пространством? Каждый из нас стоит, пожалуй, четырех таких чучел?
— Об этом, мосье Жерар, говорить не стану, так как, пусть уж ваша милость на меня не гневается, не полетим ли мы, сломя голову, вниз, судить еще рано.
— Неужели ты так думаешь? — изумился Жерар. — Но, в таком случае, как же ты согласился отправиться с нами, бедняга?
— Видите, мосье Жерар, — отвечал Ле Ген, выпрямляясь и расставив ноги, как истинный моряк, — я умею повиноваться. Когда я был матросом, я всюду следовал за командиром. Если бы он сказал мне: «Ле Ген, мы полезем в чертову пасть», — я ответил бы: «Хорошо, господин капитан!». С тех пор, как я у вас на службе, ваш батюшка, ваш брат, и вы для меня — командиры, да вот еще мамзель Колетта! Куда вы, туда и я за вами!