– Герка Мурзин.
– Ну, ты скажешь, Федор Иванович! Он же молодой, неопытный, молоко на губах не обсохло…
Анискин по-бабьи всплеснул руками.
– Молодой! Ему сколько лет?
– Двадцать пять.
– А тебе, который целым колхозом управляет?… Во! Молчишь, так как тебе – тридцать первый пошел, а ведь колхоз-то миллионный, даже на новые деньги… Затираешь молодежь, а?
– Видишь ли, дядя Анискин, – начал председатель, но замолк, так как в сенях загрохотали многочисленные тяжелые сапоги, дверь мощно распахнулась, в проеме показался бригадир, держащий за шиворот упирающегося Юрия Буровских. Следом за ними в кабинет вошли остальные шабашники.
– Берите грабаря, начальнички! – прохрипел бригадир. – Накололи мы его, сявку и голошлепа! Побармите с ним. Среди нас – народ честный, работящий, старательный.
Анискин прищурился.
– Звучно выражаешься, Иван Петрович, – сказал он грозно. – «Сявку», «накололи», «побарми»… Все еще тюрьму забыть не можешь? А? Чего молчишь?
Бригадир отпустил воротник Буровских, наступая на участкового, свирепо замахал ручищами.
– Я с тобой не разговариваю, Анискин! – заорал он во всю мощь необъятных легких. – Я к следователю обращаюсь!
Следователь поднялся, неторопливо проговорил:
– Ваше устное заявление принято, гражданин…
– Кутузов!
– …Гражданин Кутузов. Прошу свидетелей сесть.
В кабинете участкового стояла напряженная и многозначительная тишина.
– Следствие само решит, кто совершил преступление, товарищ Кутузов! – сказал капитан Качушин. – Если эта сторона дела вам понятна, то могу перейти к следующей…
– Переходите, переходите!
– Перехожу… То, что вы устроили с товарищем Буровских, называется самосудом! Почему у него синяк под глазом?
Юрий Буровских мгновенно закрыл глаз ладонью, согнулся, чтобы на него не смотрели.
– Синяк – чужой! – прохрипел бригадир. – Мы самосуды не устраивали! Мы – работаем.
Из угла, где сидел Анискин, донеслось робкое призывное покашливание. Качушин повернулся на звук.
– Вы хотите что-то сказать, Федор Иванович?
– Хочу! Который Кутузов, не врет: синяк – чужой! Это товарищ Буровских… Одним словом, завклубом тоже при синяке ходит, но тот… Пластырем залепил и сообщает, что поцарапался лопнувшей струной…
Опять наступило молчание.
– А ведь ты дурак, Петрович! – раздался в тишине голос Евгения Молочкова. – Я же говорил: не наше это дело…
– Все свободны! – сказал Качушин. – Кроме Буровских и Молочкова…
После ухода «шабашников» Качушин действовал быстро – достал два форменных бланка, жестом подозвав Буровских и Молочкова, попросил:
– Дайте подписку о невыезде… Буровских, прошу вас не капризничать! А вы, Молочков? Тоже медлите?… Спасибо! До свидания!