– Я не могу, – сказала она, мне нужно уходить, за мной сейчас заедет Джордж, мы должны ехать к знаменитому дизайнеру. – Она назвала имя. – Жигулин, сволочь, не захотел ехать, он сказал: «Мне некого там ебать, ты будешь ебаться с Джорджем, а для меня там нет женщины». Мы не ебаться едем, мне сниматься нужно, работать едем.
Это было уже смешно, но она всхлипывала. Она всхлипывала.
Зазвонил телефон. Это звонил ее экономист. Я слышал, что она все время повторяла ему сквозь слезы: «Это ужасно, это ужасно!»
Я подумал, что какая же он сволочь, не может, видя, как она мучается без квартиры, живя в этом проходном дворе, какая же он сволочь – миллионер, не может снять ей квартиру, чтобы она пожила там, отдохнула, выспалась нормально. Ведь для него это как мне цент на мостовую выбросить. «Он циничный и умный», – говорил о нем Жигулин, говорили другие. Циничный и умный мужчина, а где же ваша доброта? И хуля все стоит в этом мире без доброты?
Для меня он был невыносимое дерьмо, потому что он не помогал ей жить, он использовал ее. Она была одна в этом городе, меня что считать, я для нее не существовал, потому ничем не мог помочь, она была одна, ей было холодно, хуево, у нее не было даже пальто, а он, хромая своей ногой, молчал.
– Скотина, – думал я, – мелкое животное, если б она сделала мне знак, моя хозяйка, я бы перерезал ему глотку в несколько секунд, я был, в конце концов, здоровый сухой тридцатилетний мужик, никогда ничем не болел, таская чужую мебель, я до каменной крепости накачал свои мышцы, а в сапоге у меня всегда был мой золингеновский друг. Он бы и пикнуть не успел. Но она хотела всего этого сама, а ее воля была для меня закон. По привычке.
С другой стороны, если бы он заботился о ней, я бы его уважал, и относился бы к нему хорошо. Это было проверено на Витечке – предыдущем муже Елены. Он любил ее, возился с ней как с ребенком, это меня всегда обезоруживало. Как видите, Эдичка справедлив.
Он вполз в мастерскую минут через десять, где-то недалеко был. Мы вяло поздоровались. Елена надела черную маленькую шляпку и ушла с невысохшими слезами, попросив меня посидеть в мастерской, дождаться какую-то ее подругу. Я посидел, покурил, дождался тоненькой, похожей на стареющего пажа, подруги, попиздел с пришедшим Жигулиным и, взяв лиловую и красную ткани, они играли через полупрозрачный мешок всеми цветами радуги, пошел в свой отель, рассуждая про себя о несправедливости мира, где любящий на хуй не нужен, а нелюбящий нужен и с нетерпением ожидается.
В отеле внизу меня ждал квадратик бумаги – телефонный мэсидж, где корявым почерком телефонистки было написано «Позвонить Кэрол» и номер телефона. Поднимаясь в лифте, я улыбался. Мы еще когда-нибудь поговорим с этими Джорджами. При других обстоятельствах.