— Платим мы, — сказал я.
— Нет, — запротестовал он. — Вы ведь уже четыре месяца как не работаете.
— Четыре месяца до сегодняшнего дня, — сказала Энджи. — Сегодня нам поручили выгодное дело. За ним большие деньги. Так что разреши уж заплатить за тебя, маленький.
Я дал официантке свою кредитную карточку (удостоверившись, что в этом заведении они знают, что это такое), и через несколько минут она вернулась с сообщением, что карточка моя не принята.
Бубба был в восторге.
— Выгодная работа! — закудахтал он. — Большие деньги!
— Вы уверены, что не принята? — спросил я.
Официантка была необъятных размеров, пожилая, с грубой, как будто дубленой кожей. Она сказала:
— Да, вы правы. Я шесть раз вводила ваш номер, но, может быть, в чем-нибудь ошиблась. Дайте попробую еще.
Потом я взял у нее карточку под хихиканье уже не только Буббы, но и Нельсона и братьев Туоми.
— Вот вам и толстосум! — покатывался со смеху один из этих недоумков Туоми. — Небось все денежки потратил, когда самолет прикупил на прошлой неделе, а?
— Смешно, — сказал я. — Обхохочешься.
Энджи оплатила счет частью наличных, которые мы получили в то утро от Тревора Стоуна, и мы всей компанией с шумом вывалились на улицу.
На Стоутон-стрит Бубба и Нельсон поспорили насчет того, какой из стриптиз-клубов больше отвечает их изысканным вкусам, а братья Туоми стали толкать друг друга в сугроб и драться на кулачках.
— Какого кредитора ты разозлил на этот раз? — поинтересовалась Энджи.
— Ума не приложу, — сказал я. — Я уверен, что у меня все уплачено.
— Патрик, — произнесла она тоном, каким иногда говорила со мной мама. Она даже нахмурилась точь-в-точь как мама.
— Ты же не станешь журить меня и грозить мне пальцем, правда ведь, Энджи?
— Ну, значит, они не получили чека, — сказала она.
— Гм... — сказал я, потому что это было единственное, что я мог сказать в такой ситуации.
— Так вы идете с нами, ребята? — спросил Бубба.
— А куда?
— В «Милашку Монс». В Согасе.
— Ага, — согласилась Энджи. — Разумеется, идем, Бубба. Только дай я сперва пятьдесят долларов разменяю, чтобы было что сунуть им в набедренные повязки.
— Ладно. — Бубба замедлил ход.
— Бубба, — сказал я.
Он взглянул на меня, потом на Энджи, потом опять на меня.
— О, — вдруг воскликнул он, тряхнув головой, — так вы смеетесь!
— Смеюсь? — Энджи прижала руку к груди.
Бубба сгреб ее за талию и приподнял одной рукой, так что пятки ее очутились где-то возле его колен.
— Я буду скучать по вам.
— Мы завтра увидимся, — сказала она. — А сейчас опусти меня на землю!
— Завтра?
— Мы же договорились, что проводим тебя в тюрьму, — напомнил ему я.