— Я была абсолютно уверена, что Ральф Лорен обязательно купит этот холст, особенно после того, как я притащила вот это к нему на дом. Я ещё сказала: "Повесьте у себя подлинник, излучающий жизнь и энергию вместо эти дурацких английских репродукций.
— Да и что они вообще знают о настоящем искусстве, — сказал Макс, в какой-то мере даже начиная проникаться сочуствием к ней. Теперь она глядела на него, и по выражению её лица можно было без труда догадаться, что она крайне расстроена.
— Знаешь, Макс, тебе следовало бы прийти ко мне раньше и самому сказать о том, что ты задумал сделать.
— Так я же приходил. Но у тебя не было времени для меня. Ты была очень занята своим сыром и крейкерами.
— На том приеме я продала три работы Дэвида. И ещё один холст купилп вчера.
— Значит, дела у тебя идут в гору.
— Двадцать семь лет, — повторила Рене, — как будто их и не было никогда.
Ее слова заставили Макса задуматься. Нет, они были, они должны были быть. Но вслух он не сказал ничего. А зачем? Нужно просто поставить её перед фактом и уйти. Было уже десять минут пятого.
Рене отсутствующим взглядом смотрела на картину перед ней — тростниковая плантация.
— Мы с тобой были совершенно разными, — сказала она. — И с каждым днем мы все дальше и дальше удалялись друг от друга. Я жила свои искусством. Ты же... Наверное для тебя главным была твоя работа. — Теперь она глядела на него. — Но ведь были и такие дня, когда мы были счастливы вместе. Ведь они были, правда, Макс?
Откуда это? Строчка из песни?
Когда мы были счастливы друг с другом...
Он постарался припомнить хотя бы один такой день. Может быть это был период на заре их супружеской жизни, когда он не мог налюбоваться на нее, и считал, что она тоже должна быть от него в восторге. Это было задолго до того, как он оставил все свои ухищрения и перестал придумывать темы для разговов с ней. А может быть никаких счастливых дней не было и в помине, во всяком случае таких, которые могли бы запомниться надолго, на все двадцать семь лет, за вычетом тех периодов, когда они жили отдельно. Потому что именно эти периоды и можно было назвать относительно удачными для него. Это были те времена, когда Сверчок пела для него песни кантри. Та его Сверчок при лунном свете... Может показаться странным, но ему нравилось заводить знакомство с офицантками. Джеки была совсем не такая. Интеллигентна, спокойна, нетороплива, но в то же время по-своему непредсказуема — взять хотя бы то, как она соблазняла его, когда они вдвоем стояли на балконе, как бросила вниз через перила свой бокал, раскрывая для него свои объятья. Ее общество ему никогда не наскучит...