Он правша, подумал я, оружие, по всей видимости, находится слева, под мышкой. Наши инструкторы по применению оружия разобрали с нами всякие комбинации.
А его глаза – темные, горящие неярким огнем глаза, в которых отражается душа фанатика, – даже в профиль, казалось, смотрели в загробную жизнь. Он поклялся отомстить ей? Ее домочадцам? Может, муллы-фанатики пообещали ему за это место в раю? Мои знания ислама были скудными и ограничивались несколькими общеобразовательными лекциями и романами П.Рена. Однако даже этого было достаточно, чтобы понять: я нахожусь в присутствии безумного фанатика, дешево ценящего свою жизнь.
А я, увы, вооружен не был. Это было моим слабым местом. Наблюдателям, которые находятся на обычном дежурстве, и мечтать не приходится о том, чтобы иметь при себе оружие, однако тайное наблюдение по охране – совсем иное дело, и Полю Скордено был выдан пистолет из сейфа Монти.
– Одного достаточно, студент, – сказал мне Монти, улыбаясь по-стариковски. – Нам ведь не надо, чтобы ты начинал третью мировую войну, правда?
Поэтому все, что мне оставалось делать, когда я встал и снова тихо последовал за ним, – это выбрать, какой применить прием из тех, которым нас обучали на занятиях по уничтожению противника без оружия. Может, лучше атаковать его сзади – так называемым ударом кролика – и уложить двумя одновременными ударами по ушам? Любым приемом можно было бы мгновенно его убить, тогда как живого человека можно ведь еще и допросить. Может, лучше сначала сломать ему правую руку, чтобы воспользоваться его собственным оружием? Однако, если позволить ему вытащить пистолет, не окажусь ли я сам под градом пуль других телохранителей в зале?
Она его увидела!
Панда посмотрела обезьяне прямо в глаза, и обезьяна ответила тем же.
Узнала ли она его? Я был уверен, что узнала. Но знала ли она, почему он оказался здесь? Может, она тоже была охвачена неким странным припадком восточного фатализма и готовилась к смерти? Мрачные мысли метались у меня в голове, пока я продолжал наблюдать, как они таинственно обменялись взглядами. Их глаза встретились, и Панда на мгновение замерла. Ее унизанные драгоценностями маленькие ручки-клешни, потащившие какую-то вещь с прилавка, застыли и теперь, словно по его команде, безвольно опустились. Она стояла, не двигаясь, не имея ни воли, ни силы, чтобы освободиться от власти пронизывающего взгляда.
И наконец с каким-то жалким и до странного робким видом она отвернулась от него, пробормотала что-то своей спутнице и, протянув руку к прилавку, выпустила какую-то отделанную оборками вещь, которую все еще сжимала в руках. В тот день она была в коричневом одеянии – будь она мужчиной, у меня бы так и чесался язык сказать, что на ней ряса францисканца – с широкими, длиннее, чем ее руки, рукавами, в коричневом платке, туго завязанном над бровями.