. Однако мы этого пока не знаем.
Да, не знаем. И догадываемся лишь об одном: предполагаемое искусство растений в корне отлично от искусства животных. Что же оно конкретно представляет собой, сказать пока не можем: мы его для себя даже не открыли. И все же я с известной долей уверенности предсказываю, что оно существует и, по всей вероятности, окажется не активным, а реактивным, т.е. главным в нем будет не действие, а реакция, не направленная коммуникация, а рецепция. Это полностью противоречит тому, на чем основаны известные нам виды искусства, поддающиеся сопоставлению и типологическому определению. Таким образом, мы можем открыть первое в истории пассивное искусство.
Но сможем ли мы вообще когда-либо узнать, что оно существует? Сможем ли его познать?
Это, разумеется, будет невероятно трудно. Но не надо отчаиваться! Вспомните: совсем недавно, еще в середине двадцатого века, большинство деятелей науки и искусства не верили даже в то, что язык дельфинов может быть расшифрован человеком и окажется безусловно достойным его внимания! Возможно, через сто лет кто-то так же посмеется и над нашими сегодняшними опасениями. «Представьте себе, — скажет некий фитолингвист note 4 литературному критику-эстету, — ведь они тогда даже языка баклажанов не знали!» И оба снисходительно улыбнутся, наденут рюкзаки и отправятся к пику Пайка note 5, чтобы прочесть в оригинале недавно дешифрованные стихи лишайника, записанные на северной стороне его вершины.
И вместе с ними или чуть погодя туда поднимется еще более хитроумный исследователь, настоящий искатель приключений, — первый геолингвист, который, не обращая особого внимания на изящную, но недолговечную поэзию лишайника, прочтет еще менее коммуникативные, еще более пассивные, совершенно вневременные, холодные, вулканические стихи гор, в которых каждая скала — одно-единственное слово, сказанное Бог весть когда самой Землей, плывущей в бесконечном одиночестве и в бесконечном сообществе — во Вселенной.