Он нежно сжал ее ладонь.
— Ты не обиделась?
— Нет…
Вечно рефлексирующая, она ограничилась однозначным ответом, а на самом деле ей хотелось сказать: «Если бы ты чаще так целовал меня…» Но для этого ей не хватало ни нахальства, ни веры в свою женскую привлекательность. Когда-то она сделала отчаянную попытку спасти их брак, преодолеть возникшую между ними отчужденность и потерпела сокрушительное фиаско. Это случилось незадолго до его отъезда в Латинскую Америку. Анхел отверг ее, сказав, что больше не нуждается в ее супружеских услугах. Больше всего тогда ее ранил злой сарказм, с которым он произносил слова, сделавшие ее самой несчастной женщиной на свете.
Эмилия молча взяла его ладонь в свою и заметила, во что превратились его некогда красивые ухоженные руки — шрамы, обломанные ногти… Она перевернула ладонь — сплошные мозоли, как у человека, постоянно занятого тяжелым физическим трудом.
— Нелегко будет моей маникюрше, — усмехнулся Анхел.
— Но… но почему?..
— Больше трех лет я проработал в каменоломне почти без выходных.
— В каменоломне? — переспросила Эмилия Острое чувство сострадания пронзило ее. Каменоломня… Анхел, ворочающий камни? Ей казалось это таким невероятным, чудовищным.
— Военные посадили чуть ли не четверть всего населения, а страна бедная, кормить их как-то надо. Вот всех и заставили трудиться на тяжелых работах, чтобы не были в тягость экономике.
Эмилию потрясло спокойствие, с которым Анхел говорил об этом, и ее переполнило негодование.
— Каменоломня… — бормотала она. — Твои руки… твои красивые руки…
— Господи! Я был счастлив, когда нас выводили из переполненной зловонной тюрьмы, где можно было задохнуться, на работу. А красивые руки? Да Бог с ними, что я модель что ли?
Слезы слепили ей глаза. Эмилия подняла его руку к лицу и поцеловала в ладонь. Говорить она нe могла и не смогла бы объяснить, почему она это сделала, даже ради спасения собственной жизни. Все вышло само собой. Воцарилось тяжелое молчание, от которого хотелось кричать и плакать. Анхел отнял у нее свою руку. Подняв голову, Эмилия встретила упорный взгляд его потемневших глаз и покраснела.
— Что это с тобой? — грубовато спросил он. Ее эмоциональный жест привел его в растерянность.
— Я… извини… — промямлила она, чувствуя себя последней идиоткой и желая куда-нибудь провалиться.
— Отчего же… не стоит извиняться за, пожалуй, первое на моей памяти проявление чувства ко мне! — с горечью воскликнул Анхел, не сводя с нее растерянного взгляда.
— Ну, это не совсем так… — прошептала она в смятении. Обвинение было предъявлено ей таким тоном, словно это был общеизвестный и неоспоримый факт.