Она еще не осознавала, что готова к этому и уж тем более — что готов он.
Когда его дыхание участилось и он приподнялся над ней, она, открыв глаза, вдруг поняла, что распростерта под ним, как шлюха, расстелена, как простыня, на которой они лежали Поэтому когда Майлс наконец приблизился к ней. она напряглась от смущения и стыда за свое распутное поведение Когда он вошел в нее, ее словно что-то кольнуло, но он продолжил движение, и ей стало больно. Она лежала потрясенная и растерянная из-за странной перемены ощущений, а он все двигался и двигался, захваченный восторгом, который он не хотел разделить или знал, что она еще не может разделить с ним.
Она смотрела на него, и в ее взгляде сквозило разочарование и даже раздражение, она уже злилась и на себя, и на своего мужа. Потому что он причинял ей боль и потому что он вел ее, а она лишь следовала за ним, пока не потеряла ритм движения и больше следовать не могла. Теперь она уже сомневалась, надо ли продолжать то, что причиняло ей боль, или стоило все прекратить, поскольку относилась к тем женщинам, которым необходимо знать, что именно следует делать и как именно поступать правильно.
Наконец, с несколькими последними глубокими волнами и стонами удовлетворения, он закончил. Потом он лежал неподвижно. Когда к нему вернулась способность соображать, он приподнялся, опершись на локоть, и посмотрел на нее. Она лежала отвернувшись, с закрытыми глазами. Майлс подавил еще один стон — на этот раз не имевший ничего общего с экстазом. Упав рядом с ней, он сжал Аннабеллу в своих объятиях.
— Мне очень жаль, — пробормотал он. — В первый раз это всегда трудно.
— Это необходимо было сделать, — ответила она. Он нахмурился.
— Это не было хирургической необходимостью, хотя, возможно, ощущалось как что-то подобное. Если это может утешить, обещаю, что больше так больно не будет.
— Да, конечно, именно это мне и говорили.
— Аннабелла, — сказал он тихо, — мне очень жаль.
— Да, — отозвалась она.
Он погладил ее по волосам, но это не возымело действия — она по-прежнему неподвижно лежала в его объятиях. Поэтому он ослабил их, а затем и отодвинулся.
— Хорошо, — произнесла она отрывисто, села и, подтянув к себе покрывало, прикрыла им грудь. — Думаю, мне лучше пойти привести себя в порядок.
Он не знал, что сказать, поэтому, когда она выскользнула из кровати, по-прежнему хранил молчание. Нагнувшись, она схватила свою ночную рубашку, прижала ее к телу и, тихонько прикрыв за собой дверь, пошла в комнату для переодевания, к умывальной раковине и кувшину, которые она там видела.