— Фактически я столкнулся с настоящим мятежом еще до того, как моя бригада встала под знамена, — заметил генерал.
— Встала под что?.. Впрочем, не важно! Можешь ничего мне не говорить.
— Я вот что хотел сказать, сынок. Мне пришлось прибегнуть к крутым мерам, чтобы они смогли уразуметь, что во всех экстремальных ситуациях решение принимает только командир. Я убедил их в этом, но не без труда. Эти щенки хороши, когда с них не спускаешь глаз. Они всегда должны находиться в поле зрения командира.
— Ничего не понимаю, — признался Сэм. — Я так красиво расписал им все, ничего не упустив — ни реального положения вещей, ни мотивации своего обращения к ним. Боже, я рассказал им даже о деньгах! А они так внимали мне!
— Ничего подобного, — возразил Хаукинз. — Ты, Сэм, совершил две крупные ошибки. Ты почему-то посчитал, что эти люди, отличные офицеры, польстятся на деньги, не заработанные ими...
— Хватит! — заорал Дивероу. — Тебе не продать мне свой вымысел о чести в воровской среде, поскольку я не куплю его, такое дерьмо мне не нужно!
— Думаю, ты заблуждаешься, парень, видя все в таком свете. И в этом — твоя вторая ошибка.
— Какая именно?
— Одна из старых уловок Интерпола — это открыть сомнительный банковский счет и всучить его какому-нибудь кретину. Удивлен, что тебе неизвестно это. Ты же пытался всучить не один, а сразу семь счетов.
Сэм потянул на себя одеяло и укрылся с головой. К сожалению, он не знал, что сказать на это.
— Знаешь, Сэм, — продолжил Хаукинз, — иногда жизнь напоминает мне вереницу вагонных купе. При этом некоторые из них соединены между собой, другие нет. Вот ты когда-то спас мне жизнь в Пекине. Употребив для этого все свое умение и опыт, ты вырвал меня из лап тюремщиков, грозивших мне пожизненной каторгой, как сообщал ты мне тогда. Сегодня же здесь, в Швейцарии, я спас тебе жизнь. И использовал для этого мои умение и опыт. Но наши купе больше не рядом. Они отстоят далеко друг от друга, сынок. А потому — кончай дергаться, парень! Я не могу отвечать теперь за твою жизнь! Слово генерала!
К концу второй недели Сэм был уверен, что окончательно лишился рассудка. Мысли об одежде буквально сводили его с ума.
Одежда была естественной стороной бытия на протяжении всей его жизни. Она могла удовлетворять его вкус и в какой-то мере отвечать запросам его эгоцентричного "я", но никогда не являлась предметом, которому он уделял бы много внимания.
«Это превосходный пиджак, но стоит бешеные деньги. Так к чертям его!.. А рубашки? Мать не раз говаривала, чтобы я выбирал себе соответствующие рубашки... Ну и что с того, что она от Филена?.. Но ты же адвокат!.. О(кей! Рубашка и серые брюки. И еще носки... В ящике шкафа всегда их полно. Как и рубашек и носовых платков. Но вот костюм всегда был проблемой: за всю свою взрослую жизнь я всего лишь несколько раз покупал себе их. И никогда не испытывал искушения сшить себе у портного хотя бы один. И в этой чертовой армии, сформированной Хауком в проклятом Махенфельде, я ношу цивильный пиджак и брюки только потому, что питаю отвращение к униформе. Нет, одежда никогда не имела для меня большого значения».