Саша сидела, низко опустив голову. Кристина поняла, что сейчас она находится очень далеко — настолько далеко от этой кухни, от табуретки, на которой сидит, от злополучного телефона, который так не вовремя сломался. Новая волна жалости захватила ее — только теперь эта жалость была настолько острой, как никогда. Видеть Сашу с изуродованным лицом, понуро сидящую на табуретке посреди кухни, низко опустившую худенькие плечи — как будто одну посреди огромного мира, беспомощную, растерянную… Это было просто невыносимо.
«Да что же это я? — опомнилась вдруг Кристина, — что же я стою и смотрю на нее? Нужно же что-то сделать. Нужно положить конец этой затянувшейся пытке, нужно немедленно привести Дениса сюда, привести и больше никогда не отпускать, если только…» Воспоминание о женском голосе в телефонной трубке заставило остановиться безудержный поток мыслей. Кристина так и не решила, что же будет в том случае, «если только…»
— Я сейчас! — она бросилась в ванную, схватила расческу и, на ходу раздирая запутанные длинные волосы, принялась одновременно натягивать куртку. — Слышишь, Сашка? Ну что ты сидишь, как в воду опущенная? Подумаешь, телефон не работает. Я сейчас поеду к нему и приведу его. Ты меня слышишь?
Саша подняла глаза. Кристина не могла понять, что они выражали в тот момент — желание, надежду, страх, или все вместе смешалось в одном взгляде.
— Прошу тебя, Саша. Пожалуйста, успокойся. Я сейчас его приведу. Я быстро. Он ведь недалеко живет, ты же сама говорила?
— Недалеко. На углу Садовой и Чернышевского. Дом пятнадцать, квартира двадцать три.
— Ну да, — Кристина перевела дыхания, только теперь поняв, что она собиралась бежать к Денису, даже не зная, где он живет. — Совсем близко. Я мигом. Я такси поймаю…
— Кристина, — уже на пороге окликнула ее Саша, — может быть, не надо?
Всего лишь на мгновения Кристина застыла. Ее рука, уже почти коснувшаяся дверной ручке, повисла в воздухе, и Сашины слова эхом зазвучали в сознании: а может быть, не надо? Может быть…
— Надо, — отмахнулась Кристина не столько от Сашиных слов, сколько от собственных неразгаданных мыслей и, улыбнувшись на прощание совсем уже вымученной улыбкой, захлопнула за собой дверь.
Став взрослой, Жанна почему-то совсем перестала видеть сны. Она не видела их никогда, или почти никогда, а если видела, то, проснувшись, тут же забывала. Причем каждый раз снилась какая-нибудь ерунда. Она иногда даже завидовала подругам, которые чуть ли ни каждый день теребили потрепанные «сонники», чтобы узнать, что за таинственные знаки посылает им подсознание. Иногда ей очень хотелось оказаться в каком-нибудь придуманном мире, где не будет ни вечно пьяного отца, ни бабкиных стонов посреди ночи, ни истеричного крика матери, ни кислого дыхания и слюнявых губ Аркаши… Хоть ненадолго, хоть на час. Но сны Жанне почему-то не снились. И вот теперь, когда совершенно неожиданно это случилось — что это был за сон! — кому-то понадобилось разбудить ее в самый неподходящий, самый интересный момент. Телефон надрывался на кухне уже пятым или шестым звонком.