— Если бы я не увидела, как ты просыпался, то подумала бы, что ты встал не с той ноги, — достаточно спокойно сказала она.
— Наверное, обе не те оказались, — усмехнулся Иван.
— И все же ты какой-то странный.
— Согласно ситуации, — развел руками Черевач.
— Что тебе не нравится в утренней ситуации? — продолжала додавливать Людмила, сама, может быть, боясь откровенного ответа.
— Все.
— Ты жалеешь, что остался?
— Как тебе сказать…
— Не говори, — решилась ничего не знать Люда. — Чай, как я поняла, ты пить не хочешь.
— Не хочу.
— Тогда проваливай. Скатертью дорожка.
Насколько одновременно может быть прекрасна женщина в полураспахнутом халатике, настолько и презрительно-отталкивающа. Все зависит от взгляда, которым на тебя смотрят, и от слов, которые говорят.
Но более всего Иван удивлялся самому себе. Раньше бы еще и покраснел за чужую грубость, а тут сам не остался в долгу:
— Сама доложишь Козельскому или тебе тогда не оплатится ночь?
— Подлец.
— Кому что достается, — продолжал переворачивать свою судьбу Иван. — Вот тебе: то импотент, то подлец…
— Замолчи! Да кто ты без нас? Ты хоть помнишь, какого мы тебя подобрали?
— Подобрали?
— А ты что думал? Именно подобрали. Или боишься себе сам в этом признаться?
— Я про другое. Ты сказала — «мы». Ты что, уже не служишь в налоговой полиции?
Вот тут Людмилу достало по-настоящему. И испугало уже откровенно. И еще нужно было посмотреть, что больше она боялась потерять: будущее, вроде бы красивое и денежное, или все же настоящее, которое пусть и менее комфортабельное, но на данный момент надежное.
— Мне каяться не в чем, — наконец нашла она ответ.
— Дай бог, — согласился с усмешкой Иван и прошел на кухню. Хлебнул из банки огуречного рассола, оторвал от календаря листок. Прочел вслух заметку на обороте:
— «Молочная маска». Прекрасное хобби. Смотри не перепутай, где какую надевать.
Красиво сказал, даже самому понравилось. Но не ради красного словца рвал Черевач с Людмилой. Он рвал с тем, что уже засосало его по самое горло. Интуитивно чувствовал, что если он не сделает этого шага сейчас, сию минуту, что если он пожалеет Людмилу и перестанет оскорблять ее, тем труднее будет вылезти из «БМВ», отказаться от зарплаты в долларах.
И вновь, в который раз за последнее время, подумал: а ведь завтра скорее всего он пожалеет об этом. Потому что опять же никому его поступок не нужен и нигде его с распростертыми объятиями не ждут. А завтра снова придется думать о хлебе насущном. Заработать же его со своей специальностью войскового разведчика на «гражданке» можно, только обозначая эту самую тумбочку, от которой он вроде бы сейчас бежит.