Они говорят, что она любит моего брата.
Прочь, парни, прочь!
Но как-то раз она ушла к другому.
Плачьте, парни, плачьте!
Кэти отложила гитару и вопросительно посмотрела на меня.
— Неплохо, как ты считаешь?
— Восхитительно! — Я ухватился за бокал. — Почему ты в белье?
— Хочешь, чтобы я его сняла?
Я покраснел.
— Не сейчас, милая. У меня был трудный день в Сан-Диего.
— Настолько трудный? Я всего лишь хотела убедиться в этом, так что теперь я успокоилась. — Она разочарованно вздохнула.
— Перестань, дорогая, — взмолился я.
— Время от времени, Рик Холман, — надменно ответила Кэти, — ты нуждаешься в хорошей встряске. И мне лучше судить, когда именно.
— Как, например, вчера ночью?
Кэти расхохоталась.
— Если бы я тебя не расшевелила, ты бы так и продолжал суетиться вокруг кровати, как немощный старец.
— Но почему золотые сандалии?
— Тебе не нравится?
— Нравится, но я немного смущен, — признался я. — Впрочем, в последнее время это для меня вполне обычное состояние. Так... — Я взглянул на часы. — Сейчас четверть шестого, верно?
— Верно, мой милый. — В голосе Кэти прозвучала знакомая хрипотца. — Верно. Достаточно взглянуть на твою надутую физиономию, чтобы понять это.
— По-моему, ты напрашиваешься на хорошую трепку.
— Ну, если я переживу, то попрошу тебя зайти как-нибудь еще.
Она хищно облизнулась.
— Четверть шестого! — жалобно просипел я. — Пополудни!
— Мая месяца! — с энтузиазмом продолжила Кэти. — Год указывать?
Я выхватил из своего стакана кусочек льда и засунул ей под лифчик.
— Негодяй! — взвизгнула Кэти, пытаясь выудить лед из уютной ложбинки.
— Четверть шестого пополудни! С какой стати ты разгуливаешь в это время в лифчике, трусиках и золотых туфлях?
— Прохлаждаюсь.
— Но почему в золотых туфлях?
— Просто они подвернулись мне под руку. Еще о чем-нибудь ты желаешь узнать?
— Расскажи мне о Дженни, — попросил я.
Кэти закатила глаза.
— Да я только это и делаю! В конце концов я пишу всего лишь балладу, а не симфонию!
— Пока она работала в вашем кафе, с ней кто-нибудь общался?
— Да каждый вечер к нам сбегались парни со всей округи только для того, чтобы поглазеть на нее. Дженни была удивительно привлекательна! Но я не помню, чтобы кто-нибудь интересовался ею особенно настойчиво.
Впрочем, нет! Вспомнила! Этот человек приходил два-три раза в неделю, но никогда подолгу не задерживался.
Если Дженни была свободна, они о чем-то болтали. Но этот тип всегда уходил еще до того, как я начинала петь.
Я его ненавидела!
— Как он выглядел?
— Лет двадцати восьми — тридцати, красивый, высокий, вот только лицо у него было каким-то чересчур пухлым, ты понимаешь, о чем я говорю?