– Слушай меня, Иоанн, рожденный в Каппадокии, близ Кесарии, – тихо и внятно сказал Савватий. – Не знаю, память какого святого чтит сегодня истинная церковь и какой год исполнился от пришествия в мир искупителя. Но верю я в победу света над тьмой, верю в гибель лжи. В темноте я слышал голоса ангелов и прозревал будущее. Скажу лишь о тебе. Есть у тебя единственная дочь, дитя невинное. Ждет же ее судьба гнусной Феодоры. Будет она добровольно терпеть осквернение плоти, дабы не погибнуть от голода. Страшно впадать в руки бога живого, вымещающего грехи нашей крови и до седьмого колена…
Иоанн замер. Алфей, не слушая бессмысленные для него звуки голоса Савватия, едва не уронил свечу, когда Иоанн бросился на узника. Вцепившись в тощее горло Савватия, Каппадокиец испугался, что сломает, выпустил и принялся тыкать острой тростью жалкое тело, хрипя:
– Лжешь, еретик! Признайся, ты выдумал! Ты, как злобный писака, сочинил сатиру! Признавайся, пес, пес!
Алфей ловил сзади за локти рассвирепевшего владыку.
– Не так, светлейший, не так, – уверял Алфей. – Ты слишком торопишься, он не чувствует.
Опомнившись, Носорог отступил.
– Ты прав. Отомкни обруч, тащи его наверх.
Тюремщик повиновался. Он попробовал заставить Савватия встать. Легкое тело упало. Как заправский врач, Алфей нащупал пульс, потом обнажил иссохшую грудь узника и прижался ухом к сердцу.
– Конечно же, ты поторопился, светлейший, – недовольно сказал Алфей, – так нельзя делать, он был слишком слаб.
– Да убьет тебя бог, скряга, это ты уморил его голодом! – крикнул Иоанн.
– А сколько ты мне даешь на каждый рот, светлейший! – смело спросил Алфей.
– Демоны демонов! – выбранился Каппадокиец. – Все научились считать. Пойдем отсюда.
Наверху Иоанн показал на списки:
– Всех перечеркнутых списать в расход. И вычистить их имена.
Алфей собрал губы. Беззубый рот со сходящимися внутрь морщинами напоминал хорошо затянутый, но отощавший кошель.
– Ты позволишь мне не торопиться, светлейший? – скорее попросил, чем спросил Алфей.
– Не позволю, – возразил Иоанн. – Сегодня никаких забав кота с мышками. Всем – милость. Дави, коли, но верши сразу, без развлечений, по-божески. Я жду, скорее.
Алфей разбудил Ивира, могучего горбоносого мужчину, заросшего до глаз черной бородой.
Открывались двери нумеров. Иногда до Иоанна доносились звуки возни, вскрик, стон. Иногда палачи выходили сразу – хватало одного прикосновения, чтобы потушить полуугасшую искру.
Иоанн хотел предложить свою беседу еще двум узникам: ткачу Петру, который, кажется, собирался замыслить покушение на жизнь Божественного, и сенатору Курциусу, одинокому и бездетному богачу, у которого Иоанн пытками вынудил завещание в свою пользу. Савватий испугал его. Каппадокиец старался убедить себя: страшное пророчество выдумано злобным схизматиком. Но если другие скажут нечто подобное! Иоанн решил не искушать Судьбу.