— И… — подбодрил он своего подопечного, когда водопад славословия в его адрес иссяк.
— И под ним обнаружился еще один слой — более древний!
— Мафсшка получается! — пробормотал себе под нос Бежецкий, но Леонард Фридрихович расслышал.
— Какое точное сравнение! — неожиданно восхитился он. — Именно матрешка! Я знаю этот русский кукл!.. Но не это самое главное! — перебил он сам себя. — Нижний слой оказался не просто оболочкой… Да посмотрите сами!..
Под грубыми плитами дикого камня, аккуратно снятыми и сложенными в сторонке, оказалась гладкая поверхность из белого, гладкого, напоминающего мрамор камня, испещренная глубоко вырезанными иероглифами, не искушенному в таких делах Бежецкому на первый взгляд показавшимися египетскими. Египтяне в Сибири? Откуда?
— Да где вы видите сходство? — возмутился лингвист Наливай при первых же словах Александра. — Ничего общего! Так называемое «туруханское письмо», восьмой-девятый века… От Рождества Христова, естественно…
Ох уж мне эти ученые…
— Прочесть-то их можно, профессор? — поинтересовался Бежецкий, терпеливо дождавшись конца излияний лингвиста, пересыпанных узкоспециальными терминами и пространными цитатами из трудов неизвестных светил. Задерживаться здесь чересчур долго ему вовсе не климатило, и вы сами понимаете почему. — Или, извиняюсь, глухо как в танке?
— Почему же нет? — фыркнул Наливай, которому польстило обращение «профессор». До профессора он пока не дорос в своей научной карьере и даже не мечтал об этом. — Одно из тюркских наречий… Правда, несколько непривычное написание…
— Ну хотя бы в общих чертах, — поощрил его начальник экспедиции.
— Зачем в общих? — снова взвился лингвист. — Я тут уже набросал пару вариантов предварительного перевода…
Он некоторое время рылся в бездонных карманах куртки (в мозгу Александра в эти мгновения бесстрастно щелкал метроном, отсчитывающий секунды пребывания в непосредственной близости от источника радиоактивного излучения), потом хлопнул себя по лбу и, сбегав к разложенным под соседним кедром на клеенке приборам, притащил рассыпающуюся кипу листков. Бумажки эти, мокрые от растаявшего снега, посыпанные хвоей, исписанные неудобочитаемым почерком и к тому же исчирканные вдоль и поперек, он тут же принялся совать прямо в нос собеседнику, предлагая ознакомиться с изяществом его умопостроений.
— Знаете… — Бежецкий отстранился, брезгливо отпихивая перевод пальцем. — Я, э-э-э… не специалист, поэтому давайте уж сами…
Наливай легко сдался. Видимо, его самого так и распирало поделиться с благодарным слушателем только что раскрытой тайной.