— Знаешь…
И замолчала опять, потому что слова не шли с языка, снова перепутались, как будто издеваясь над ней, перепрыгнули с места на место, нарушив без сожалений целостность фразы, которую она с таким трудом создавала, — знаешь, как дела, увидела тебя, шла мимо, просто мимо шла, как дела, решила спросить… И вдруг все исчезло, все слова испарились, взметнулись куда-то вверх, в темноту, и улетели — ненужные, пустые. И она вдруг поняла, что должна сказать ему сейчас. И сказала — легко, просто, уже не задумываясь над формулировкой, над порядком слов, этих чертовых слов, без которых почему-то никак нельзя обойтись, когда что-то хочешь сказать:
— Знаешь, а я люблю тебя. До сих пор люблю, любила все эти годы. Вот, сказала…
Он смотрел на нее. По-прежнему. Ничего не изменилось в его лице, ничто не дрогнуло. Она успела подумать: зря, зря все это, а потом услышала:
— Браво. Отличная импровизация, в твоем стиле. Только, извини, мне работать надо.
Повернулся и ушел в ослепляющую пустоту гаража. Она уже не видела его, но все стояла, продолжала стоять, смотрела, как подползла к воротам машина, потом снова увидела его мокрый комбинезон, тряпку в руках, бросилась к нему, обхватила за плечи, прошептала сквозь слезы:
— Прости…
Он обернулся. Смотрел на нее — с нескрываемым удивлением. Абсолютно другие глаза, губы, другое лицо, другие волосы. Другой человек в точно такой же, как у Алексея, спецовке…
— Извините, пожалуйста, — пробормотала она и бросилась бежать. Через дорогу, сквозь машины, сквозь скрип тормозов и злые окрики водителей, недоумевающе высовывающихся в окна и покручивающих пальцами у виска.
Возле двери, прислонившись спиной к косяку и устремив уставший взгляд в пространство, ее поджидал Глеб.
— Привет… Здравствуй, Маш.
Она подошла к нему, молча забрала из руки недокуренную сигарету, затянулась глубоко, закашлялась. Услышала:
— Ты что это? Ты же никогда не курила…
— Курила, — ответила она, снова затянувшись и почувствовав головокружение. — Курила когда-то давно, потом бросила. Теперь вот опять решила начать.
Затянулась еще раз и отшвырнула окурок в сторону. Он покатился, мелькая оранжевым огоньком, вниз по ступенькам.
— Ты ко мне?
— К тебе… Ты странная какая-то. У тебя что-то случилось?
— Случилось у меня давно уже. А сейчас ничего не случилось. Так просто…
— Странная какая-то ты, — повторил он, посторонившись.
Она открыла дверь, прошла, не разувшись, в комнату, опустилась на диван. Услышала:
— Маш…
Подняла глаза. Увидела Глеба. Вспомнила — да, конечно, это же Глеб…
— Да ты проходи, не стесняйся. Чувствуй себя как дома.