На выставке собралось много народу. Даже как-то странно было ощущать себя среди такой толпы людей — Маша успела привыкнуть к тому, что бродит по пустым залам среди стен, увешанных картинами, практически в одиночестве. Но то был старый Радищевский музей, набитый классикой, которая теперь уже никому почти не интересна, а здесь…
Здесь был авангард. Руки и ноги, глаза и губы в несчетном количестве, отдельно друг от друга, вперемешку с хвостами животных и лапами птиц. Немыслимое какое-то сочетание фрагментов и красок — все то, что давным-давно уже было придумано Сальвадором Дали, а теперь воплощено в каком-то новом современном экстазе «молодого саратовского художника». Как же его звали?.. Она вспомнила наконец фамилию — Посохин. А вот имя почему-то забыла. В голове вертелось множество вариантов — Федор, Михаил, Александр…
«Совсем, старушка, память у тебя отказала». Маша попыталась отмахнуться от навязчивых мыслей об имени художника, которое ей по большому счету было совсем и ни к чему. Выставка занимала два зала. Она долго, очень долго бродила по первому, пытаясь — иногда успешно, и это ее завораживало — разгадать чувства, которые породили подобное смешение образов и красок. Потом подумала почему-то, что каждая картина и есть отображение чувства. Вот она — грусть. А вот еще грусть, только более сильная, пронзительная, кричащая. Вот страх. Маша не стала долго задерживаться возле этого полотна, отыскала глазами — быстро, почти не задумываясь, вычленила среди остальных — радость, приблизилась к ней и долго смотрела, чувствуя, как на душе становится легче. Потом опустила глаза, оглянулась, увидела десятки лиц с поднятыми, словно в молитве, кверху глазами. Вошла в другой зал — и остановилась как вкопанная.
На противоположной стене, ровно по центру, висела большая картина. На гладком и однотонном, беспросветно черном фоне она увидела свое лицо. Свое собственное лицо — то, которое потеряла шесть лет назад. Обрамленное в рамку. Снова, как в зеркале… Она пошатнулась, закрыла глаза — так вот как это бывает, когда сходишь с ума. Открыла глаза и снова увидела все ту же картину. Сделала робкий и неуверенный первый шаг. Второй, третий. Картина, как ни странно, не исчезала. Продолжала висеть на своем месте, продолжала смотреть на нее.
Маша оглянулась, пытаясь обрести чувство реальности. В этом зале было поменьше людей — человек пять или шесть. Видимо, портреты, выполненные в традиционной, классической манере, интересовали публику значительно меньше. Через минуту она уже никого не видела — осталась одна, наедине с собой. Снова, как в зеркале…