– Господи, помилуй меня, грешного!
На улицу въехал Нугзар, окруженный охраной, и повернул к Трифилию.
– Иногда такое полезно. Народ как конь, – если долго застоится, надо прогулять.
– Это, князь, мирское дело. Все же, думаю, следует помочь грузинам: персы совсем сели на голову.
– Нельзя помочь, отец. Тогда Исмаил-хан персам тоже поможет. Ничего, до вечера недалеко. Темнота успокоит: устанут и побоятся своих изувечить. Поедем, отец, ко мне, сегодня на обед баралетский каплун, в орехах жаренный.
– Не могу, дорогой князь, к католикосу спешу, дела церкви раньше всего.
Вардан Мудрый мягко перебегал улицу. За ним семенили амбалы с тюками и сундуками на плечах. Вардан еще издали отвешивал Нугзару и настоятелю низкие поклоны.
Нугзар сурово спросил – не прекратилось ли бесчинство?
– Уважаемый князь, – вкрадчиво ответил Вардан, – может, давно разошлись бы, да на помощь персам прибежали сто банщиков. Боюсь, одолеют амкаров.
Рука Трифилия чуть дрогнула на поводьях. Проводив глазами амбалов, бегущих вслед за Варданом, Трифилий медленно произнес:
– Если банщики бросили бани, бедным дабахчи нечего делать в зловонных чанах, а их, кажется, несколько раз сто…
– Опасно, отец, эти звери разнесут все персидские лавки, пусть дерущиеся пострадают равномерно.
– Церковь раньше всего заботится о своей пастве.
Князь смутился.
– Да просветит тебя милостивый бог, царь небесный… – Трифилий тронул поводья и ускакал. Нугзар, слегка колеблясь, подозвал старшего дружинника и шепнул несколько слов.
Дружинник ловко спрыгнул с коня, бросил поводья товарищу и юркнул в темный переулок.
С майданной площади продолжали нестись неистовые крики:
– Амкары! Амкары, бейте!
– Аллах! Аллах! Правоверные, во имя аллаха!
По даба-ханэ в разодранных рубашках неслись два подмастерья.
– Э-э, дабахчи! Персы кожевников убивают! Спешите на помощь! На помощь!
Дабахчи вмиг выпрыгнули из чанов и бросились к майдану, завязывая шарвари на покрытых зеленоватой слизью бедрах.
Полуголые дабахчи с разбегу врезались в побоище. Замелькали тяжелые кулаки.
Майдан застонал. Дабахчи хватали персиян, били, топтали, сбрасывали через мост в Куру.
Здоровенный кожевник с вытянутым лбом, прижав персиянина к земле, колотил его бритую голову о булыжник.
Какой-то персиянин, повалив амкара, силился набить ему рот землей.
Удобно устроившись на крыше, дед Димитрия, отец Элизбара, Пануш и семья духанщика, грызя орехи, наблюдали за побоищем. Это была почти единственная крыша, с которой не неслась мольба о помощи, ибо не только вся семья оказалась дома, но даже слуги. А духан заперт, и все двери завалены тяжелыми бурдюками. Правда, у парней чесались руки, и они пытались соскользнуть с крыши. Но хозяин грозно смотрел на слуг: окровавленные рожи мало способствуют аппетиту. Завтра «Золотой верблюд», конечно, откроется, а избитый человек всегда страдает от жажды.