Арагвинцы-разведчики растекались по Картли подобно ручейкам.
Дато вернулся в Тбилиси вместе с Трифилием, но разными дорогами. Настоятель тотчас направился к католикосу. Дато – в духан «Золотой верблюд».
Сидя в потайной комнате духана, Дато и Ростом делились впечатлениями.
– Наш Гиви прав, персидский кремень вмиг разожжет пожар. Не успеваю бросить слово, как люди радостно хватаются за оружие, – говорил Ростом.
– Везде так… Хорошо, люди не совсем потеряли веру в Георгия. Только избегают вспоминать о нашествии шаха… – Дато вздохнул.
– Домой заезжал?
– Заезжал. Все здоровы, отец еще больше разбогател. Моим именем народ устрашает. Я не успел, а он настоящим князем стал.
– Нехорошо, Дато, ты всегда своим отцом недоволен.
– Сам знаю, нехорошо, только не согласен с ним. Времена для Картли тяжелые, дружнее грузины должны быть, иначе толстых и тощих, как говорит Папуна, одинаково проглотит перс. А отец такое не хочет понять… Твоих всех видел. Миранда как роза расцвела, дети как два яблока. Тебя ждут.
– В Носте был?
– Был… Хорешани отвез.
Помолчали.
– Как Русудан? – отрывисто спросил Ростом.
– Сначала побледнела, за сердце схватилась… Часа два без слов сидела… Потом посмотрела на меня невидящими глазами. Испугался, я думал, ум потеряла. Наконец заговорила. Ростом, как умеет говорить наша Русудан! «Ты, Дато, не беспокойся, я все сумею пережить. Не для себя с Георгием живем…» В этот день Трифилий привез ей Автандила и Бежана. Умный монах. Застывшее лицо Русудан порозовело. Год не видела сыновей, хотя рядом находились. Боялась, Шадиман за ней неотступно следит. Лазутчики каждый шаг Русудан знают. «Значит, скоро свершится желанное, раз ты, отец Трифилий, открыто мне сыновей привез?» – спросила Русудан. – «Уже свершилось, – ответил Трифилий, – Георгий вырвался из кровавых лап шаха, теперь вся страна во имя церкви обнажит меч…»
– Монах думает, Георгий старается только ради церкви?
– Э, Ростом, пусть думает, что хочет. Сейчас разбираться не время. Все должны объединиться, даже враждебных князей примем, если придут. А наша церковь, правду сказать, немало борется с персами.
– Выгодно, потому. Мусульмане раньше всего церкви уничтожают: не в мечети же священникам богатеть?
– Вот ты столько лет из одной чаши с Георгием яд пил, а дела церкви для тебя – темный лес.
– Я не такой сильный, как Георгий. Пусть мои дети, как хотят, живут, лишь бы целы были.
– Не продолжай, Ростом! Паата… За эту жертву, будь у меня две жизни, обе отдал бы Георгию.
– Я тоже жизнью не дорожу, но хочу распоряжаться только своей.