– Марш-ихвало! – громко повторил Георгий. – Я к вам в гости пришел.
Тушины отдернули руки от оружия, словно прикоснулись к раскаленным углям.
– Если в гости пришел, садись на почетное место, – сказал Анта Девдрис.
Тушины молча расселись вокруг, и пир начался.
Георгий взял щепотку соли и крестообразно посолил лепешку. Тушины исподлобья наблюдали за Саакадзе, удивляясь знанию тушинских обычаев.
Громко восхищался Георгий скачкой джигитов, меткостью стрел и плясками.
Анта Девдрис выбирал лучшие куски для гостя и до краев наполнял чашу.
Молодые витязи, засучив рукава, метали кинжалы в кожаный щит, висевший на далеком дереве.
Георгий взял у Мети, младшего сына Девдрис, лук и, натянув тетиву, метнул стрелу. Высоко парящая птица оборвала полет и, перевернувшись в воздухе, камнем упала на жертвенник.
Деканозы встрепенулись. Они оживленно истолковали такое падение птицы как хорошее предзнаменование. Лица тушин посветлели.
Нысытившись трапезой и увеселениями, деканозы поднялись и, оканчивая праздник, величаво обошли вокруг жертвенника и вернулись к народу.
Поднялись и остальные. Торжество закончилось, народ расходился по саклям. За Анта Девдрис и Саакадзе на почтительном расстоянии следовали группы тушин. Эрасти на поводу вел коней.
Только сейчас Георгий спросил – почему праздник в будничный день.
Анта Девдрис сурово взглянул на Саакадзе:
– Два года назад тушины хотели спуститься на помощь царю Теймуразу, но вероломный шамхал вторгся в Тушети. Давно хотели отомстить, все было некогда: четыре войны с негойцами и чарильцами и три набега закончили. Сейчас празднуем победу и над шамхалом. Передай шаху: большая дань и многочисленный скот достались тушинам в добычу.
– Передам, если когда-нибудь встречусь. А много у вас убитых? – переменил разговор Георгий.
– Убит только один, остальные пали в честном бою. Бедный Ите, – вот идет, сын его бежал и убит врагом.
– Убит сын? – Голос Георгия дрогнул. – Но Ите у жертвенника пел и веселился!
– У нас не оплакивают трусов, – холодно сказал Анта, – и выражать сожаление родственников о смерти труса считается оскорблением.
– И я бы оскорбился, – сказал Георгий, остановившись у дверей, на которых синели прибитые кисти человеческих рук. Георгий не скрывал восхищения.
– Храбрец, добывший такие славные трофеи, достоин носить имя витязя!
– Это дом хелхоя, сын его пал в бою. Вот отважные воины оказали честь родным павшего. Мой младший сын тоже убил пять шамхальцев, ему пятнадцать лет, а он уже трижды дрался с врагами. Сыновья наши дружили, потому мой сын восемь кистей прибил к дверям родителей храбреца, а к моим две кисти, но я не обеднел… Старшие сыновья пригвоздили двадцать шесть, вся дверь украшена вражескими кистями.