– Ну что ж, хотя Моурави с гордостью носит звание «Грузин!», но любимая жена шах-ин-шаха – его родственница, ибо любимый брат ее, царь Луарсаб, женат на любимой сестре Непобедимого.
Резко отодвинув кальян, царевич позвал Гассана и приказал подать князю третий платок.
Едва взяв платок, Шадиман побледнел и отшатнулся.
Хосро-мирза благодушно взялся за четки.
– А я думал, любимое благовоние Непобедимого больше придется тебе по душе, чем аромат розы.
– Увы, мой царевич, Моурави некогда помнить о розовом масле, и он не в обиде на Джамбаза, ибо, беспрерывно мчась за убегающими, конь благоухает чем придется. Что же касается меня, то мои любимые благовония, увы, испарились однажды в раскаленных песках Кешана.
И тут же Шадиман мысленно дал себе клятву ждать Георгия Саакадзе, чтобы вместе с ним расширить границы Грузии «от Никопсы до Дербента!».
Словно в каком-то забытьи смотрел Хосро-мирза сквозь булькающий кальян на князя Шадимана, посмевшего намекнуть ему на промахи молодости. Словно в колеблющемся свете миража он увидел своего хамаданского коня, нагруженного сосудами с испарившимся розовым маслом. И в этот миг он твердо решил: князь Шадиман никогда не будет везиром в его будущем царстве, ибо царедворец обязан не замечать не только пустые сосуды царственного каравана, но и пустую голову царя…
…но время разрыхляет почву для посева, и время назначает час для жатвы.
Хосро поднял чашу и пожелал князю из князей многие лета и зимы искриться, как это вино.
Шадиман поднял чашу и пожелал царевичу из царевичей многие зимы и лета вдыхать аромат весеннего солнца.
Народ беспрестанно прибывал на площадь. Теснота такая, что папаху не уронишь. Из лавок высыпали торговцы, аробщики, спрыгнув с ароб, расталкивали толпу, стремясь как можно ближе протиснуться к глашатаю. Плотоводы, зеленщики, коки-водоносы, тулухчи, погонщики оттесняли друг друга. Жадно ловил майдан обещание Метехи.
Победа Хосро-мирзы и, пожалуй, еще больше, тайная защита им Тбилиси одурманили горожан. Уже никто не думал покидать город, напротив – даже из близлежащих местечек стремились укрыться за надежными стенами стольного города: «…все же свой, картлийский царь сидит в Метехи, персы его охраняют».
Утомленные войнами и тревогами, тбилисцы радовались наступившему хотя бы небольшому порядку и сторонились людей, убеждавших идти на помощь Моурави.
– Уже не осталось молодых, – говорили одни.
– По старым тоже преждевременно келехи справляем, – сердились другие.
– Церковь не благословляет, – хмурились третьи.
– Что ж, что магометанин, – все же свой царь, Багратид, – значит законный.