— Твои глаза говорят, я лгу, когда называю тебя своей женщиной. Это нехорошо. Это наша сделка, верно? — Он сорвал пучок травы и медленно провел им между своими пальцами, наблюдая за ней, словно собирался коснуться ее. — Это ты дала мне обещание, а теперь ты делаешь ложь из этого? Такая привычка у твоего народа, говорить пустые слова. Pehende taqouip, медовые речи, да? Но так не принято у команчей. Если ты обманешь меня, я вырежу твой язык и скормлю воронам.
Налетевший ветерок растрепал его волосы, бросив несколько прядей на лицо. На мгновение шрам от удара ножа, пересекавший его щеку, оказался закрытым, и он показался менее грозным. Ее внимание привлекли его губы, полные и четко очерченные, но в то же время какие-то твердые, может быть, из-за сурового выражения, которое постоянно сохранялось у него на лице. Глубокие морщины расположились по сторонам рта — линии смеха, несомненно. Она могла представить его, вырезающим язык и улыбающимся при этом.
— Ты не очень хорошо любишь меня. Это печально. — Взмахом руки он указал на мир, окружавший их. — Небо наверху, земля внизу. Солнце показывает свое лицо только, чтобы быть прогнанным Матерью Луной. Эти вещи навсегда, не так ли? Точно так же, как ты моя женщина. Песня была пропета очень давно, и песня должна осуществиться. Ты должна примириться, Голубые Глаза.
Лоретта жаждала отвести глаза от его взора, но оказалась не в состоянии сделать этого. Шелковистые ноты его низкого голоса как бы околдовали ее. Она должна примириться? Он уже собирался отдать ее своему ужасному кузену. Она опустилась ниже в воду, держа руки скрещенными, чтобы прикрыть груди. Мог ли он видеть сквозь рябь воды?
Все еще изучая ее тем же гипнотическим взглядом, он сказал:
— Когда дует ветер, молодые деревца пригибаются, цветы, трава приникают к земле. — Он ударил себя кулаком в грудь. — Я твой ветер, Голубые Глаза. Согнись или сломайся.
Согнись или сломайся. Ни разу в жизни она не чувствовала себя такой беспомощной. Ее внимание привлек нож, висевший у него на поясе. Если бы он отвлекся — пусть на какое-то мгновение…
Словно прочитав ее мысли, он улыбнулся своей холодной улыбкой и опустил глаза на ее грудь, туда, где вода плескалась над сплетенными пальцами рук. Она сжала сильнее руки, которыми обхватила себя. Он больше ничего не сказал, но слова были излишни. Она не может оставаться вечно в реке, а когда она выйдет, он будет ждать. Она была в ловушке. Всегда, вечно, без горизонта.
Секунды протянулись в минуты. Тело Лоретты занемело от холода. Индеец устал сидеть на корточках и вытянулся на речном берегу, согнув одно колено и опершись на локоть, с тем чтобы видеть ее. Лоретта была уверена, что ее кровь превратилась в лед. У нее началась дрожь. Зубы выбивали дробь. А он все продолжал наблюдать за ней с той дразнящей насмешливой усмешкой, которую ей предстояло так хорошо узнать.