— По добру, — усмехнулся Ольстин Олексич, оценив ответную двусмысленность. — Надеюсь, что и с твоими воинами все в порядке?
— Что с ними будет, — равнодушно заметил Свеневид.
— Удалось ли... о чем договаривались?
— Могло быть иначе? В Степи слово держат.
— Значит...
— Значит — твое время, боярин! А мы поможем, раз уж дело выходит общим.
— Где Гзак?
— Будет Гзак. — Глаза бродника вспыхнули зеленым волчьим пламенем. — Когда настанет время — будет, не задержится!
— Вы разве не обмениваетесь гонцами?
— Нет, разумеется! К чему доверяться лишним людям? Не волнуйся, боярин, Гзак не подведет. Он заинтересован в успехе, быть может, больше всех. Меня волнует иное. Где войско Кончака, боярин? Хану, возможно, не понравятся перемены в судьбе любимой дочери, и мне не хотелось бы оказаться на пути отцовского гнева.
— Я не обмениваюсь гонцами с ханом Кончаком.
— А стоило бы... Что ж, боярин, к делу!
— Приступим.
Ковуй и бродник спрыгнули с коней на землю и принялись сооружать из травинок и веточек, попадавшихся под руку, примитивную, но вполне понятную карту окрестностей. При этом они говорили о чем-то, но голоса их звучали приглушенно, чтобы не расслышали даже свои.
Свой — он таков только до времени, пока чужой не перекупит. Свеневид и Ольстин знали это по собственному опыту.
Женщины у половцев, как и у многих кочевых народов, были равноправны и независимы, но обычай требовал, чтобы на пиршестве охотников и пастухов присутствовали только мужчины. Правило это нравилось далеко не всем, поскольку означало, помимо прочего, что свежевать и готовить приходилось представителям если не сильного, то уж точно ленивого пола.
Бродники вернулись с охоты как раз тогда, когда в костре прогорела первая партия веток, еще сырых и оттого чадивших. Новые прутья, подброшенные в огонь, успевали прогреться, выбросив в стороны облачка густого белого пара, и пламя, поднявшееся до пояса костровых, очистилось от черной гари, осквернявшей его языки.
Охота удалась. На ремнях, соединивших две тягловые лошади, висела туша большого кабана, поднятого где-то в плавнях. Из огромной раны, наискось пересекавшей грудь зверя, падали на траву успевшие загустеть капли крови.
— Хороший пир будет! — искренне радовался Обовлый.
— Хороший, — улыбался по-доброму Свеневид.
* * *
— Половецкие вежи неподалеку, — сказал вернувшийся обратно Ольстин Олексич князю рыльскому.
— Много? — всполошился князь. — Как не заметили раньше? Сторожа спала?!
— Их немного, — успокоил ковуй. — И это не воины — пастухи.
— Вот как? Стоит ли вообще беспокоиться из-за их присутствия?