Бережно положив ожерелье на камень, Мериптах прыгнул в воду. Да, Хапи здесь много теплее, чем в дельте, на севере. Или утренний воздух прохладнее. Или то и другое вместе.
Немудреный завтрак, И Мериптах снова в пути. На этот раз в весельной, трехпарной лодке. Покинув Йэб, они направились на юг, обогнули островки Салуга и Сехель и вскоре свернули в широкий и глубокий канал. Он вел на восток, в центр знаменитых каменоломен.
Северный берег потемнел и стал повышаться, каменисто взбираясь к небу. От резкой смены дневной жары и ночного холода и от времени скалы покрылись коричнево-черной корочкой, красиво и впечатляюще выделяясь на фоне золотистого песка, ручейками огибающего камни и гонимого ветром то в одну, то в другую сторону. Точь-в-точь как невдалеке отсюда воды Хапи пробираются сквозь первые пороги.
Сойдя на берег, Мериптах стал взбираться наверх — туда, где виднелись рабочие, слышались их голоса, стук молотков и ворчание сверл. Поднявшись локтей на сорок, он остановился и с интересом стал наблюдать, как рабочие катали большие каменные шары по ровному желобу, трением постепенно углубляя его. Когда желоб достигнет нужной глубины, начнется подсечка скалы снизу — зубилами, долотом и шарами, чтобы еще позже забить в оставшуюся полоску камня деревянные клинья и поливать их водой...
Шагах в пятидесяти отсюда камнерезы обрабатывали вчерне два саркофага. От них Мериптах узнал, как найти учителя Рэура, высекающего статую царя Хефрэ. Объясняя ему, как пройти, камнерезы как-то странно посмотрели на него, но Мериптах не придал этому значения.
Поднявшись еще локтей на двадцать, он увидел ровное плато, несколько неожиданное среди хаотического нагромождения скал, и в середине его слегка намеченную скульптуру царя, лежащую на спине. Головной убор — корона — и лицо уже прорисовывались, но туловище пока еще казалось бочонком, и предстояло удалить немало лишнего камня. Ног, по существу, тоже не было. Но Мериптах опытным глазом уловил общий замысел — учитель задумал...
Только сейчас Мериптах рассмотрел человека в белой накидке, сидящего к нему спиной. Скорбная поза, загорелые руки, сжавшие виски, говорили о тягостном душевном положении: очевидно, вдохновение покинуло художника, и ничто на свете не даст ему душевного спокойствия и мира, пока боги не укажут, где и как возник просчет и что делать дальше.
Мериптах понимает учителя: дорога творящих ведет сквозь ущелья отчаяния и неверия, сквозь топи самоуспокоенности и дельту поисков. Далеки урожайные поля победы, как далеки!
Он обошел Рэура кругом и увидел милое, такое любимое им удлиненное худощавое лицо с тонким носом, маленьким ртом и острым подбородком. Черные прямые брови, как две стрелы, приподнялись к вискам над закрытыми веками.