Березин пытался сморгнуть красноту, но мысль о казаках отвлекала внимание. Сколько он пролежал? Час? Два? Если больше, казаки уже где-то близко…
Андрей оттолкнул руки Ковшова и сел:
— Надо собирать людей, Ковшов. Где полк?
— Дак попробуй собери, — хмыкнул тот. — Разлегся весь полк… Воронье вон уже глаза повыпило…
— Что-о?!
— Ты лежи, лежи, — он придавил Андрея к земле. — Я рану завяжу, а то кровища… Там комиссар еще лежит, вроде отходит — не поймешь. И еще один из третьей роты…
— Где люди? Ушли?!
— Никто не ушел, — Ковшов заматывал лицо. — Говорю, все тут… И наши и не наши. Лежат вон… Чехи хотели уйти, да я их из пулемета пощипал. Человек пять токо и убежало… А из белых один остался. Во-он ходит, поет, слышь?.. Умом тронулся.
Смысл слов доходил трудно, мешали руки Ковшова, мешал бинт, стискивающий огненное лицо…
Андрей оттолкнул Ковшова с пути и пошел, волоча ноги. Через несколько шагов запнулся о мертвого, упал и в другой раз встать не смог, пополз.
— Куда? — закричал Довшов. — Нам в другую сторону!
«Положил? Всех положил?! — лихорадочно и со страхом думал Андрей. — Всех положил…»
Ковшов догнал его и помог подняться. Держась за высокую траву, Андрей вновь попробовал сморгнуть красное марево — бесполезно. Сумасшедший ходил где-то рядом и в который раз уже пел одну и ту же никогда не слыханную песню:
У меня в доме да споднялося,
Вороной конь да на ноги пал,
Молода жона да с ума сошла,
Малы детушки да на куть легли…
— Может, стукнуть его? — посоветовался Ковшов. — Чтоб не маялся?
Бинт стянул челюсть — говорить стало совсем трудно, и Андрей лишь цедил слова сквозь стиснутые зубы. Он пошел в ту сторону, куда стоял лицом. Шарил руками пространство, передвигал тяжелые ноги. Через несколько шагов снова наткнулся на человека, склонившись, на ощупь отыскал лицо. И не видя его, узнал мертвого, как узнают слепые. Он не помнил фамилии убитого, не знал имени, однако сразу представил его живым: кажется, был он из студентов и его просили читать вслух, еще там, в Уфе, когда формировался полк. Он читал, красноармейцы слушали и глядели на него с уважением, даже чуть робели. Но в казарме над парнем посмеивались, воровали у него ботинки, ремень, затвор из винтовки и дразнили потом, что не отдадут; он верил и, как мальчишка, гонялся за обидчиками. Игра нравилась бойцам так же, как и его чтение…
Потом Андрей наткнулся на комроты Шершнева, узнал маленького красноармейца, который все время нес носилки с раненым. А рябой, тот, что хотел отобрать бурдюк с водой у ополченца, лежал в обнимку с кем-то незнакомым, в погонах, намертво сцепив руки на горле…