В это мгновение над темным горизонтом полыхнула белая вспышка, и длинные тени расчертили землю. Никита Иваныч инстинктивно обхватил головы Ирины и Кулешова, прижал к себе… В воздухе пахло полынью и озоном.
* * *
А наутро, разбрызгивая грязь и лужи, в Алейку влетел сельсоветский «газик». Никита Иваныч только что заснул, потому что сверкало всю ночь, хотя гроза была далекая, и гром так ни разу и не ударил. Машина промчалась через весь поселок и остановилась у ворот Аникеевых.
— Хозяюшка! — позвал председатель. — Никита Иваныч требуется. Дома он?
Катерина сделала знак, мол, тише, и подошла к воротам.
— Дома, да токо задремал. Всю ноченьку маялся…
— А что так? Не заболел ли?
— Не знаю как и сказать, — Катерина оглянулась на избу. — Неспокойный какой-то стал. А нынче-то еще сверкало всю ноченьку… По какому делу-то к Никите Иванычу?
— Письмо ему пришло, — сообщил председатель и расстегнул полевую сумку. — Аж из Москвы, правительственное!
— Ой! — Катерина схватилась за ворота. — Не шутите ли?
— Какие шутки, — серьезно сказал председатель. — Вчера спецсвязью доставили, велели вручить, под роспись.
— Так я разбужу! — спохватилась Катерина.
— Погоди… — замялся он. — Катерина…
— Васильевна.
— Он пускай спит, Катерина Васильевна, я подожду, — сказал председатель и застегнул сумку. — Сам проснется — тогда…
— Может, пока чайку? — захлопотала Катерина. — Я еще не варила, нынче поздно встали, все сверкало, сверкало…
Она провела гостя в летнюю кухню и усадила за стол. За столом председатель вдруг стал робеть, стесняться, видно было, что голодный, что уехал из дому не завтракамши, однако выпил стакан чаю с медом, а от другого отказался. И разговор поначалу никак не клеился, пока председатель не вспомнил о мелиораторах.
— Эти… где тут остановились? — спросил он, Катерина поняла.
— Здесь, насупротив нас и остановились, — вздохнула она.
— Что, шалят, поди? — забеспокоился председатель.
— Они ж круглый день на болоте, некогда шалить. И начальник строго держит.
— Если хулиганить будут, сразу ко мне, не стесняйтесь, — предупредил председатель.
— Коли бумага из правительства пришла, теперь уберут их-то, — сказала Катерина с каким-то сожалением. — Раз в Москве про журавлей узнали — уберут… Сам-то ты не знаешь, что там писано?
— То-то и оно, — вздохнул председатель. — Вскрывать нельзя. Но я так прикинул: если бы на вашем болоте заповедник делали, то и нам бумага пришла. А нам бумаги нету. Я вчера уж в область звонил — тоже нету.
— Я ему, дураку, сколь раз говорила — зачем пишешь? Токо людей баламутишь. Он же в толк-то не берет… Из ума выживаем, что ли, на старости лет? Ну пускай, я, может, не ладно говорю, так и Иван же Видякин сказывал — никого не слушает. Может, ты ему совет дашь, а? — зашептала старуха, оглядываясь на дверь. Так и так, скажи, власти-то видней, что с болотом делать. А он власть послушает. Токо строго с ним не разговаривай — мягко, как с товарищем. И упаси Бог, не поминай ему, что торфа-то эти нынче дороже журавлей. Он от этого аж бешеный делается.