Но Надеждин внутренний голос упорно молчал, как двоечник у доски.
«Вот интересно, — рассердилась Надежда, иногда он возникает в самый неподходящий момент и начинает зудеть о том, что я влезла во что-то опасное, как будто я сама не понимаю. А сейчас, когда мне просто необходимо указать путеводную нить, он, видите ли, обиделся и замолчал!»
— С кем это ты разговариваешь? — осведомился Павел Петрович, не отрывая глаз от дороги.
Надежда опомнилась и сконфуженно замолчала. Еще не хватает, чтобы Павел узнал, какие сложные отношения у нее с собственным внутренним голосом, да он ее просто на смех поднимет!
— Венечка, я налью тебе вторую чашку! проговорила Александра Сергеевна не вопросительным, а утвердительным, скорее даже командным тоном.
— Но, Алексашенька, я больше не хочу!
— Глупости, ты хочешь!
Александра Сергеевна очень хорошо изучила своего бывшего мужа и всегда знала, чего он хочет. Даже лучше, чем он сам. Гораздо лучше. Вениамин прислушался к себе и с удивлением понял, что он действительно хочет еще чаю, причем именно такого, какой налила ему Александра, — жидковатого, бледного и не горячего. Когда-то про такой чай в Петербурге говорили «Кронштадт видно»; с берега Финского залива только при очень прозрачном, чистом воздухе бывают видны здания Кронштадта и темная громада Морского собора.
Вениамин знал очень много таких бесполезных вещей и мог разговаривать о них часами. Когда-то это казалось Александре Сергеевне довольно приятным, но с годами безумно надоело, тем более что она точно знала все, что Венечка скажет в следующую минуту. Зарабатывать деньги он не умел и заявлял с гордым и презрительным видом, что учиться этому в его возрасте уже поздно.
«Я первоклассный конструктор! — заявлял он высокомерно. — И не моя вина, что люди моего уровня в наше ужасное время не востребованы! Придет, еще придет мое время, обо мне вспомнят!»
Александра Сергеевна когда-то работала в одной конторе с мужем и прекрасно знала, что тот всю свою сознательную жизнь чертил одну и ту же втулку для кривошипа. Ничего другого он не умел и ничем другим никогда не занимался, чертил одну за другой свои бесконечные втулки и за двадцать с лишним лет работы в конструкторском бюро не сделал никакой карьеры. Теперь ни кривошип, ни втулка для него никому не были нужны, а если бы кому-то они и понадобились, молодой парень из компьютерного отдела сделал бы чертеж одним нажатием клавиши. Но Вениамин все еще повторял, что его время придет.
Его до сих пор не уволили из конструкторского бюро только потому, что начальство привыкло к нему, как к предмету мебели — ненужному, безнадежно устаревшему, но по-своему удобному, выбросить который все никак не поднимается рука. Кроме того, платили ему так мало, что этими деньгами можно было пренебречь.