* * *
Еле-еле уговорила я Олега уйти домой, а сама закрылась на все замки и открыла записи Валентина Сергеевича.
"Не знаю, кто прочтет мои записки. Я еще не нашел человека, которому мог бы полностью доверять и который в то же время был бы достаточно сильным, чтобы не бояться тех, с кем столкнула меня судьба на старости лет.
Пока же я спрячу в надежное место препарат, созданный в результате нескольких лет напряженного труда, и эти записки, где я вкратце объясняю причины некоторых своих поступков, которые стороннему наблюдателю могли показаться странными и даже морально небезупречными…
Многие годы я возглавлял крупный научно-исследовательский институт, занимавшейся некоторыми вопросами биохимии.
Чисто административная работа никогда не была для меня главной, на первом месте всегда стояла научная деятельность — те работы, которые я проводил с небольшой группой преданных учеников в моей собственной лаборатории. Я знал, конечно, о существовании в моем институте спецотдела — подобные отделы были раньше в каждом НИИ, это было в порядке вещей, но я никогда не сталкивался вплотную с сотрудниками этого отдела: у меня своя работа, у них — своя, мы существовали как бы в разных измерениях.
Так было до тех пор, пока начальник отдела, некто Г. (он, естественно, не имел никакого отношения к биохимии, и вообще ни к какой науке, а служил в известном ведомстве и, как я узнал позже, дослужился там до весьма высоких чинов), — пока начальник отдела не пришел ко мне в лабораторию собственной персоной. Он заявил, что проводимые в лаборатории работы с сегодняшнего дня засекречиваются. Он сам лично будет их курировать и следить за строжайшим соблюдением секретности. Он еще много говорил о государственной тайне, о гражданском долге и о подписке о неразглашении. У меня его лекция не вызвала никаких чувств, кроме возмущения: мне, директору института, ученому,. достаточно известному и в России, и за рубежом, будет диктовать условия работы какой-то жандарм, человек, не имеющий даже приличного образования… Второе, что расстроило меня еще сильнее, — это вопрос: кто из моих учеников и сотрудников поставил Г, в известность о полученных нами необычных результатах? Я обводил их глазами, вглядывался в их лица — каждого я знал многие годы, некоторых — еще студентами. Каждому я доверял, и вот теперь… Теперь я утратил веру в их порядочность и научную этику. Самое страшное, что сделал подлость кто-то один, а подозревать приходилось всех.
Позже я поехал к академическому руководству, пытался объяснить, что вмешательство полуграмотных специалистов" в научную работу недопустимо, но все, к кому я обращался, отводили глаза и говорили, что интересы государства требуют строжайшего соблюдения режима секретности. И ничего поделать с этим нельзя.