— Подумайте немного, стоит ли играть в эту игру. Я вернусь через несколько минут и очень надеюсь, что вы будете вести себя как разумный человек.
Он вышел из комнаты, плотно закрыл за собой дверь и замер, как кошка перед мышиной норой. Он знал, что лед тронулся, подследственная сломалась. Узнав, что ее поступок был напрасным, бессмысленным, что она набросилась на фальшивую картину, она утратила внутреннюю опору, утратила уверенность в себе и теперь непременно заговорит.
Надо только немного выждать, дать ей созреть. Буквально несколько минут…
Как только дверь закрылась за Леговым, худенькая женщина беззвучно встала, покосилась на дверь и взялась за массивное старинное кресло черного дерева.
Кресло было необыкновенно тяжелым, просто неподъемным, но в хрупкое тело женщины словно вселилась какая-то нездешняя сила. Она подняла кресло, как пушинку, подбежала к огромному окну и бросила кресло в проем.
Огромное стекло, одно из немногих сохранившихся в музее розоватых зеркальных стекол восемнадцатого века, треснуло и разлетелось на мелкие куски, тяжелое черное кресло вылетело в окно и с грохотом обрушилось на тротуар. И сразу же вслед за креслом в окно ринулась хрупкая женская фигура.
Казалось, в ней было столько энергии, что женщина полетит не вниз, к земле, а вверх, в бледно-голубое весеннее небо…
Но неумолимая сила тяготения победила.
Женщина рухнула на асфальт, среди обломков черного кресла.
Она жила еще несколько секунд.
Перед ее глазами была серая поверхность тротуара, медленно темнеющая от крови.
От ее собственной крови.
И тогда, собрав остатки своей несокрушимой воли, женщина заставила правую руку немного передвинуться. Рука не слушалась, но женщина сжала зубы и принудила руку подчиниться.
Когда же наконец рука переместилась на несколько сантиметров вправо, женщина обмакнула дрожащий палец в собственную кровь и начертила на асфальте маленький загадочный значок.
Весенний день померк, и на глаза умирающей опустилась последняя тьма.
* * *
Легов услышал за дверью грохот и рванул ярко начищенную дверную ручку.
Неужели он просчитался? Неужели он недооценил подследственную?
Дверь не открывалась. Он наконец понял, что поворачивает ручку не в ту сторону, и тихо выругался: разве в его положении можно настолько терять самообладание?
Справившись с ручкой, он распахнул дверь и ворвался в собственный кабинет.
В первую секунду он его не узнал.
В кабинете было гораздо светлее, чем всегда, и в нем пахло свежестью, весной.
В следующую секунду Евгений Иванович все понял.
Огромное окно было выбито, и в него ворвался весенний невский воздух и яркий свет.