Взметнулись черно-желтые шкуры у входа, и вошла Хиинит. Она сразу же посмотрела на паренька, в глазах вспыхнули огоньки тепла и тревоги. «Так и есть, — подумала Кирра. — Бедная девочка!»
Незнакомец снова сел в кровати, с просыпающимся удивлением рассматривая девушку:
— Это ты была по ту сторону льда?
Кирра буквально подскочила от его скрипучего, с надрывом, голоса. Хиинит же только медленно кивнула и подошла к парню:
— Я.
— Спасибо, — тихо сказал незнакомец. — Спасибо.
Потом посмотрел на свои руки — изуродованные, исцарапанные, в длинных глубоких шрамах:
— Кто я?
Кирра тихонько встала и ушла к Хельф, знакомой лекарке. Вдовая знала, что от нее самой ничего не зависит. Дай Создатель, чтобы что-нибудь зависело от дочери. Дай Создатель…
Хиинит присела на краешек кровати, легонько прикоснулась к израненной ладони незнакомца:
— Я не знаю, кто ты. Тебя нашли недалеко от селения, совершенно случайно, и если бы не Хилгод…
— Хилгод? — Что-то защекотало на самом краешке опустевшего сознания. — Кто такой Хилгод?
— Хилгод — это мой младший брат.
— Не то. — Он покачал головой. — Прости, что прервал. Продолжай.
— Когда брат нашел тебя, ты почти вмерз в лед. Вы чуть было не погибли, но твой камень вдруг разгорелся, и свет привлек Одмассэна. Вас нашли и принесли в селение, и мать лечила тебя. Никто уже не надеялся, что ты выживешь, и…
— Знаю, — кивнул он. — Тогда ты растопила лед.
Хиинит почувствовала, что краснеет. Она до сих пор не могла поверить, что сделала это, что она отважилась свершить то, что свершила. Создатель, это она-то, воспитанная в строгости, согласно извечным традициям селения! Хоть бы мать не догадалась!
— Не нужно стыдиться собственных поступков, если они несут добро и жизнь. — Незнакомец снова покачал головой. — Не нужно.
Она судорожно вздохнула, встала с кровати:
— Я должна идти.
— Да, конечно. Спасибо.
Оставшись один, незнакомец в очередной раз посмотрел на свои руки. «Кто я? Где я? Я же почти вспомнил там, во льду!»
Альв откинул одеяла и попытался встать. Ноги несколько мгновений ошеломленно пытались привыкнуть к новой ситуации, потом не выдержали и подогнулись. Он рухнул, раздирая лицо о каменный пол.
Воспоминание нахлынуло, как набегает снежная лавина: быстро, страшно, неожиданно.
Больше не было полутемной пещеры, камина, кровати со скомканными одеялами и пустой миской. Было небо над головой — голубое, подернутое алой пеленой небо; был камень — острые грани, разрывающие кожу, проникающие в самое нутро, процарапавшие в душе дымящиеся письмена боли; был он — грязный, заросший, усталый; голод бешено ворочался внутри, прожигая громадную опаленную дыру, из которой вываливались его воспоминания, как внутренности из вскрытого живота. Вываливались и оставались там, позади, отмечая преодоленный путь.