На одном из таких собраний, в честь празднования Иоаннова дня 24 июня, когда братья сомкнули свою цепь в знак его открытия, я заметил, как господин Гушков покинул свой пост и свернул в сторону орденского архива. Я молча последовал за ним и увидел, как кровельщик проскользнул в потайную дверь, которую он за собою прикрыл неплотно. Что-то толкнуло меня ее приоткрыть, и то, что я увидел, поразило меня в самое сердце.
Гушков рылся в огромном ящике, доверху заполненном бумагами. Наконец, он извлек из него какую-то стопку писем. Несколько из них отложил, а три положил за пазуху своей епанчи. И в этот самый момент брат кровельщик увидел меня. У меня появилось ощущение, что живым мне не уйти с этого места. Он набросился на меня с упреками и потребовал властью молчания. В чем я ему и поклялся на Библии, которая оказалась здесь под рукою.
Собрание закончилось, и кровельщик незамеченным вынес эти письма из ложи. Я не знал, что мне и думать. В голову мою так и лезли крамольные мысли. На следующий день от одного из братьев я узнал, что пропала компрометирующая переписка. Еще через несколько дней я заметил Гушкова в обществе некой графини Полянской, состоящей, по слухам, в любовной связи с мальтийским бальи. Что-то подсказывает мне, что здесь пахнет предательством, но я связан клятвой. И еще мне кажется, что Гушков не преминет свалить всю вину на меня, если только возникнут в его отношении хотя бы малейшие подозрения. Тем более что я связан по рукам и ногам своими долгами.
Сомневаюсь, стоит ли обращаться к капитулу или орденскому совету, а потому рискну разобраться в этом вопросе самостоятельно.
С глубоким почтением, Строганов».
Я спрятал письмо в карман сюртука.
И что же ты раньше молчал, глупый мальчишка? Возмущаясь подобным образом, я подошел к окну, из которого и увидел трех полицейских, которые объяснялись со швейцаром с метлой. Я перевел свой взгляд на покойника, который продолжал коченеть на кресле.
Но кто же вызвал полицию? Неужели Полянская?
Я допускал, что, если графиня догадалась о моей принадлежности к ордену «Золотого скипетра», то она могла бы, пожалуй, предположить, что я попытаюсь-таки найти Алавиона! Кстати, ей могли доложить об этом ее многочисленные агенты.
Графиня Лидия без труда устранила бы меня в том случае, если бы я был застигнут полицией прямо на месте преступления. Тогда бы меня и в Елагино тащить с собой не пришлось бы!
На лестнице послышались тяжелые шаркающие шаги, мне не осталось ничего другого, как вылезти из окна и спуститься по дереву тем же путем, что проделал убийца брата Алавиона. И я еще Бога благодарил, что не удосужился назваться швейцару своим подлинным именем, потому как у меня не было ни времени, ни желания обращаться к столичному обер-полицмейстеру.